Энни не знала, что на это ответить; все слова внезапно вылетели у нее из головы. Пламя, горевшее в глазах Родерика, обжигало ее, и она, склонив голову, припала к его груди, так что ее макушка касалась подбородка юноши.
– Это любовь, – донесся до Энни его голос. – Любовь сделала тебя прекрасной. Невыразимо прекрасной.
– Что? – Она оторвала голову от груди Родерика и взглянула ему в глаза, чтобы проверить, не шутит ли он.
– Я знаю, что не имею на это никакого права, но ничего не могу с собой поделать. Я люблю тебя, Энни.
На этот раз она не стала отворачиваться, а пристально смотрела на его лицо, которое приближалось к ее лицу. Губы приоткрылись и соединились с ее губами.
Но когда долгий, бесконечно долгий поцелуй все же закончился, Энни резко оттолкнула Родерика.
– Завтра я должна уехать, – выпалила она, отчаянным усилием сдерживая подступившие к глазам слезы.
– Уехать? Но почему? И куда?
– Отец отсылает нас в Кал Азрот. Мы едем все вместе – мать, сестры, брат и я. Отец считает, что здесь, в Эслене, нам угрожает опасность. По-моему, это полная ерунда. Уж если здесь мы в опасности, то там, в глуши, расправиться с нами еще проще.
– Завтра? Ты сказала, вы едете завтра? – голос Родерика дрожал, как у человека, испытывающего сильнейшую боль. – И надолго?
– Не знаю. Мне же никто не считает нужным все объяснить толком. Скорее всего, мы пробудем там несколько месяцев, до тех пор пока эта заваруха с Салтмарком не останется позади.
– Я не вынесу такой долгой разлуки, – хрипло прошептал он.
– Мне не хочется уезжать. Ужасно не хочется. – Энни ласково провела рукой по его щеке. – Но у нас с тобой еще есть время, Родерик. Давай не будем его терять. Завтра нас ждет разлука, но сейчас мы вместе.
Поцелуй сначала был осторожен, почти робок, но в течение нескольких мгновений губы и руки юноши обрели прежнюю смелость и настойчивость. Когда его пальцы принялись нежно теребить сосок Энни, она засмеялась от удовольствия. Кто бы мог подумать, что прикосновения мужских рук могут быть так приятны. Они и знать не знала о подобных изумительных, невероятных ощущениях.
Неумелыми пальцами он пытался расшнуровать ее корсаж, впиваясь губами в границу меж тканью и шелковистой кожей. Эти влажные прикосновения прожигали Энни насквозь, и с каждым новым поцелуем она чувствовала, как растет охватившее ее возбуждение.
Наконец корсаж полетел на пол.
Теперь пальцы Родерика скользили вверх по ее чулкам, от колен к обнаженным бедрам. Неожиданно Энни охватило странное оцепенение. Все ее мускулы напряглись, с губ сорвался стон. Принцессе вдруг стало страшно. Но то был необычный страх, упоительный и сладкий. Движения Родерика казались такими уверенными. И он любил ее, в этом она не сомневалось.
Как видно, юноша ощутил, что с ней происходит, поскольку его пальцы вдруг замерли. Глаза, потемневшие от волнения, не отрывались от ее лица.
– Энни, если ты не хочешь, скажи.
– А если я скажу, что не хочу, ты не станешь делать этого?
– Да, конечно.
– Тогда продолжай. И ничего больше не спрашивай. Сегодня наша последняя ночь.
– Я люблю тебя, Энни Отважная, – произнес он медленно и торжественно.
– Я тоже люблю тебя, Родерик, – выдохнула Энни, и, прежде чем смысл собственных слов дошел до нее, пальцы Родерика вновь принялись за свою исследовательскую работу, проникая в самые сокровенные уголки ее тела.
Энни чувствовала себя беспомощной и покорной, как никогда прежде. Но в том, что она полностью отдалась его воле, было нечто успокоительное. Пусть произойдет то, что должно произойти, ей не в чем упрекнуть себя. Противиться этому выше ее сил.
К тому же она давно уже не ребенок. Ей пятнадцать лет. В этом возрасте оставаться девственницей просто нелепо.
И вдруг что-то произошло – Родерик, как ошпаренный, отскочил от нее прочь и схватился за рукоять меча.
– Не делай глупостей, юноша, – раздался в полутьме знакомый голос. – Ты и так натворил их более чем достаточно.
Энни села, поспешно оправляя задравшийся подол платья.
– Кто там? Это ты, Эррен?
К собственному ужасу, она убедилась, что не ошиблась. В дверях гробницы стояла Эррен собственной персоной, а за ее спиной виднелась вездесущая Фастия.
– Уверяю вас, мы всего лишь… – предпринял Родерик обреченную попытку оправдаться.
– Всего лишь решили поиграть здесь в прятки, не так ли? – ледяным тоном изрекла Эррен. – Мы видели, каким невинным забавам вы предаетесь, милые дети.
– Энни, немедленно приведи себя в порядок, – процедила Фастия. – Нечего сказать, вы выбрали подходящее место. Как ты осмелилась осквернить дом наших предков?
Голос ее звенел, но не только от ярости. В нем слышались отзвуки другого, более сильного чувства, но Энни не могла понять, какого именно.
– Энни ни в чем не виновата, – пробормотал Родерик.
Тут Энни вспомнила, что лучшим способом защиты всегда является нападение.
– Как вы осмелились! – возвысила она голос. – Как вы обе осмелились следить за мной! Как вы осмелились соваться в мои дела! Я уже взрослая и могу любить, кого хочу! И никого это не касается.
– Ты очень сильно заблуждаешься, моя девочка, – с невозмутимым спокойствием возразила Эррен. – Увы, ты принцесса и не можешь любить, кого хочешь. Твой выбор касается всего королевства.
– Вот как! А как же мой отец? Ведь все знают, он не пропускает ни одной юбки и…
– Замолчи! – рявкнула Фастия.
– Нет, Фастия, я не собираюсь молчать. Если мой отец, король, подает мне пример для подражания, значит, я ему последую. Что же делать, если я не похожа ни на тебя, ни на Эррен. Что же делать, если я не ледышка, а живой человек, и в жилах у меня кровь, а не вода.
– Ничего, скоро тебе придется замолчать, – прошипела Фастия. – Что же касается тебя, Родерик Данмрог, убирайся прочь, и чтобы завтра духу твоего не было в Эслене. Иначе твои похождения станут известны при дворе. Можешь не сомневаться, тогда тебе придется пожалеть, что ты родился на свет.
Родерик гордо вскинул подбородок.
– Меня не страшит наказание, каким бы суровым оно ни было. И я не чувствую за собой никакой вины. Мы с Энни не делали ничего постыдного. Мы всего лишь следовали велению наших сердец.
– Сердец? Похоже, сердца находятся у вас ниже пояса, очаровательные влюбленные создания, – язвительно усмехнулась Фастия.
– Не уходи, Родерик, – даже не взглянув в сторону старшей сестры, взмолилась Энни, и мольба ее прозвучала как приказ.
Родерик крепко сжал ее руку.