— Что это?
— Другой, меньший поток. Может быть, нам удастся немного подняться по нему на корабле. Потом придется высадиться и двигаться дальше по суше.
— Куда?
Ган откровенно взглянул в глаза Гхэ.
— Пойми меня. Я ведь знаю, что и для тебя, и для императора моя ценность — только в знании местопребывания Хизи. Я хочу сохранить эту ценность как можно дольше. Поэтому теперь я скажу тебе лишь одно: нужно доплыть до устья этой реки, а потом, насколько возможно, подняться по ней.
Гхэ кивнул. Старик совсем не глуп. Кого-то он напомнил Гхэ; на секунду в уме молодого человека промелькнул образ: старуха с улицы Алого Саргана, которую он убил. Эта мысль вызвала в Гхэ неожиданный всплеск эмоций, такую же печаль, как та, что он ощутил, когда старая гадалка умерла. Почему бы Гану напоминать ему о Ли?
Оба они были стары и уродливы, оба несгибаемы. И к тому же опасны. Но было в них еще что-то, что-то основополагающее… Гхэ не мог вспомнить, что именно.
— Что ж, хорошо, — сказал Гхэ, чтобы заглушить собственные мысли. — Я передам это Гавиалу. Или, может быть, ты хочешь сообщить ему новости сам?
— О, пожалуйста, — фыркнул старик. — Я однажды с ним беседовал, и этого хватит мне до той поры, когда после моей смерти он призовет мой дух и заставит его говорить. Я много лет старался избегать людей такого сорта, а вот теперь на корабле слишком мало места, чтобы от него скрыться.
Гхэ кивнул:
— Я понимаю тебя. Среди жрецов и инженеров множество подобных типов. Однако я полагаю, что на самом деле наш отряд возглавляет Квен Шен.
— Да, Квен Шен. Госпожа Пламя, госпожа Лед.
— Что?
— Таково значение ее имени, глупец, — ответил Ган. — Пламя и лед.
— Ох…
— Отправляйся. Мне многое нужно прочесть.
— Учитель Ган, занимаешься ли ты когда-нибудь чем-то еще?
— Что ты имеешь в виду?
— Мне известно, что ты никогда не бывал севернее Нола. И все же ты сидишь взаперти, вместо того чтобы смотреть на разворачивающийся перед тобой мир.
— Ну да, сейчас я просто стараюсь притвориться, будто не участвую в этом безумном путешествии. Я могу посвятить свои размышления важным вещам. Ведь скоро — как только ты заставишь меня шагать по горам и степям этими старыми ногами — такой роскоши я лишусь. К тому же что там уж такого можно увидеть?
— Ну… Реку и далекие дамбы, иногда — другое судно… Я понял, что ты хочешь сказать.
— Вот как? Любой человек средних способностей давно бы понял это и избавил меня от потери драгоценного времени. Я стар; не так уж много мне осталось.
— Прошу прощения, учитель Ган. Не буду мешать тебе работать.
Гхэ поклонился и вышел из каюты. Ступив на чисто выскобленные доски палубы, он подумал о том, что совсем не понимает Гана: мир вокруг казался таким чудесным, таким новым. Солнце заливало его радостным золотым светом, по небу скользили веселые облачка; все было простым и сияющим, как те сны, что посылал ему бог-Река. Вдоль поручней стояло десятка три солдат в синих с золотом килтах и начищенных стальных латах. Это были его солдаты, солдаты, которых ему дал император. Воины, готовые сражаться и умереть по приказанию Гхэ.
И самое главное — вся затея больше не казалась погоней за несбыточной мечтой. Ган знает, где Хизи, знает это точно. Скоро Гхэ ее найдет, защитит от врагов, заключит снова в свои объятия. Он вернет ее божественному отцу — не тому жалкому созданию во дворце, но богу, которому она на самом деле принадлежит. Хизи бежала от Реки только потому, что не поняла истинных целей бога, потому, что жрецы с детства прививали ей ложные понятия, источником которых служит та темная бездна под храмом, где обитает ужасное создание, лишь притворяющееся человеком, создание, забавляющееся скованным первым императором. Хизи научили бояться бога, вложили в нее противоестественные опасения жрецов, — опасения, которые Гхэ испытывал сам, пока смерть не разбудила его. Но ведь бог-Река — его истинная сущность — был тем, что Гхэ ощущал теперь: бескрайняя ширь, небо, слившееся с землей, сама жизнь, вечное возрождение природы. И радость. В этот момент Гхэ казалось, что между его головой и ногами вмещается весь мир и в нем живут раки, сомы, щуки, камбала, крабы, угри — все водяные твари, колышутся заросли тростника и бамбука, тянутся ввысь кипарисы и мангры Болотных Царств. Голод не мучил его, и кошмарное понимание того, что он мертв, казалось далеким и странным. Только одно тревожное чувство не оставляло его, и это тем более беспокоило Гхэ, что глубинная суть ощущения все время ускользала. Это было воспоминание о храме и его таинственном хозяине, но не в нем крылся исток… чего? Неуверенности? Страха?
Что бы это ни было, Гхэ будет способен справиться с ним, когда столкнется с неизвестным; теперь же, впервые после своего нового рождения, он чувствовал такой подъем, что был готов запеть. Он не позволит какому-то темному предчувствию лишить его этой редкой радости. Впрочем, не станет он и петь — это было бы уж слишком, матросы и солдаты могут счесть его одержимым злым духом. Он будет просто любоваться Рекой и поклоняться своему богу, зная, что такова его судьба, и это будет сродни песне.
В своей каюте Ган внимательно рассматривал карту, которую показывал Гхэ, и другую, более подробную, соотнося их с теми географическими знаниями, что он почерпнул из книг.
Он чувствовал себя теперь как канатоходец, готовый упасть — упасть на острия копий. Если бы можно было быть уверенным, что жрецы не послали погони за Хизи! Но ведь если все же послали, тот отряд должен намного опередить их корабль, и, значит, Хизи и Тзэм или уже скрылись от них, или захвачены.
Ган не видел, как беглецы могут попасть в руки врагов, если только менги их не продадут, и не представлял себе, чем жрецы могли бы соблазнить — или принудить — вольных кочевников.
Собственные планы Гана были пока неопределенными, он все еще не имел всех необходимых сведений. Очень многое зависело от Йэна, который не переставал удивлять старика. В молодом человеке было что-то, чего он не понимал; это походило на часть гобелена, еще не сотканную или скрытую от глаз.
Так что все, что пока оставалось Гану, были эти карты и книги. Нужно узнать из них все, что можно.
И пока Гхэ расхаживал по палубе, гадая, что за сомнение отравляет его счастье, Ган снова стал разглядывать первую карту, рассеянно поглаживая пальцем рисунок высокого конуса, рядом с которым была надпись «Шеленг» и откуда начиналась извилистая линия, изображающая Реку. Как странно, подумал он: рисунок удивительно напоминает другой, обозначающий Нол, хотя между городом и горой лежит полмира.
«Проснись!»
Перкар открыл глаза и увидел небо, которое так качалось и сотрясалось, что он испугался: облака вот-вот осыпятся с него и упадут на Перкара. Ему даже показалось, что это уже случилось — он был мокрым насквозь. Юноша поднял слабую руку в тщетной попытке стряхнуть воду с одежды, и мир накренился еще сильнее.