– Работает! – выдохнул он. – О господи, глазам своим не верю, работает.
– Ты же знал, что он заработает, – с подозрением глянул в его сторону Джон. – Ты уже экспериментировал без меня?
– Да нет же, Джон, я хотел, чтобы во время эксперимента ты был со мной на тот случай, если ничего не получится и меня за это захотят выбросить из окна.
– Опускай цилиндр, – задыхаясь от нетерпения, проговорил Джон.
Цилиндр ушел на полдюйма вниз, и пишущий рычаг снова вздрогнул. На этот раз послание оказалось на языке, им обоим непонятном, хотя и написано было латинскими буквами.
– Сделай отметку на цилиндре, – неожиданно предложил Джон, – и у нас излучатель будет со шкалой. Следующий раз мы легко найдем их снова.
– Хорошо придумал, – подхватил Бен.
Третий самописец, который они обнаружили, прислал сообщение на латинском. Бен отложил его в сторону, чтобы потом перевести. Четвертое сообщение пришло снова на английском, и мальчики, горя от нетерпения, набросились на него: похоже, сообщение касалось войны на Европейском континенте.
…ночью были возведены три редута, но еще до полудня гренадеры взяли два из них. Схватка была жестокой, и нам пришлось отступить. Вражеские укрепления устояли во время второй вылазки. Им даже удалось подтащить две или три пушки, и те начали поливать нас свинцовым дождем. Мы должны были установить свои чудо-пушки еще до рассвета, но из-за дождя и этих ужасных, раскисших французских дорог пушки не подошли, на все воля Божья…
– Это сообщение как раз для нашей газеты, – задыхался от счастья Бен.
За этим последовало еще два непереводимых сообщения, одно из них, как Бен определил, было на немецком, второе, скорее всего, на греческом. Они даже и наполовину длины не опустили «волшебный цилиндр», а уже были завалены сообщениями.
– Знаешь, мы ведь ловим тех, кто пишет в этот момент времени, – заметил Джон. – И никому не известно, сколько самописцев, в конце концов, мы можем вот так поймать!
Бену уже приходила в голову мысль, что они занимаются ничем иным, как подслушиванием.
– Я думаю, без разрешения мы не можем печатать перехваченную личную переписку так же легко, как это сообщение о войне, например. Нужно соблюдать правила.
– Ты же можешь написать отправителю и попросить разрешения, ведь так? Ты теперь можешь завязать переписку с людьми со всего света. И это твоя настоящая цель, а вовсе не перехват.
– Да, я согласен с тобой, – ответил Бен. Он вновь начал двигать свой волшебный цилиндр и остановился только тогда, когда карандаш ожил.
На этот раз самописец выводил математические формулы.
– Господи, а это что такое? – удивленно воскликнул Бен.
– Похоже, математики обмениваются любовными записочками, – пошутил Джон. Он покосился на формулы, пытаясь в них разобраться и уловить смысл.
Послание занимало два листа, с припиской по-английски в конце.
Расчеты не закончены, но, наверное, сегодня ничего более я предложить не смогу. Как всегда, недостает типа и степени промежуточного взаимодействия. Механизм поэтому остается незавершенным. Надеюсь завтра, мой дорогой господин F, предложить что-нибудь получше.
Ваш покорный слуга
S.
– Какая-то тайная переписка, – не без удовольствия заключил Джон. – Можно я возьму это домой и попробую разобраться?
– Да ради бога, Джон, – ответил Бен, – я свою порцию получил, текст для набора на сегодня есть!
Адриана недовольно скривила губы и стояла, не дыша, пока служанка затягивала шнурки ее корсета.
Выдохнув, она спросила, обращаясь к двум юным особам, которые ей прислуживали.
– Что за праздник король устраивает?
– Насколько мне известно, это будет маскарад прямо на Большом канале. И вы должны быть одеты как краснокожая дикарка из индейского племени Америки, – ответила Шарлотта, девочка лет двенадцати.
– Я – дикарка индейского племени? – Адриана окинула взглядом свое платье и не нашла в нем ничего дикарского.
– Вы превратитесь в дикарку, когда мы закончим, – пообещала Шарлотта и весело рассмеялась. Вторая девочка, по имени Элен, смуглее и старше первой, только улыбнулась.
– Вы будете восхитительны, мадемуазель, – заверила она Адриану.
Таких праздников, какой устраивался на канале, король не проводил уже лет пять, со времен своей последней болезни. Но Адриана помнила рассказы о роскошных представлениях прошлого столетия, когда весь двор наряжался султанами, нимфами и греческими богами. Почти все празднества прекратились, как только король тайно женился на мадам Ментенон; с ее появлением во дворце восторжествовала атмосфера благочестия.
Но мадам Ментенон отошла в мир иной, и, похоже, Людовик вернулся к экстравагантным забавам своей молодости.
Он планирует сделать ее своей любовницей? Если это так, то пусть только на одну ночь. При этой мысли Адриана почувствовала, как краска стыда залила лицо. Мадам д’Аламбер была совершенно права в тот вечер, когда заметила Адриане, что она совсем не знает мужчин. В ее возрасте большинство девушек либо замужем, либо пожертвовали своей девственностью в угоду очаровательному соблазнителю. Но Адриана не воспринимала добродетель как манеру поведения. Несмотря на доводы рассудка, которые она легко могла привести в защиту свободы любви, в душе она точно знала, что Богу и Пресвятой Деве сразу же будет известно, что она согрешила, поддавшись плотскому соблазну. Царящий вокруг разврат – это вовсе не извинение для того, кто развратен.
Что ей делать, если сегодня вечером король заявит о своих притязаниях? Сможет ли она ему отказать? И должна ли она отказывать королю?
Еще несколько дней назад ей мнилось, будто у нее есть третий путь, и она на него вступила. А сейчас этот путь у нее под ногами превращается в туго натянутую проволоку канатоходца. Она знала, что до нее очень немногим женщинам удавалось пройти по такой проволоке. Знаменитая Нинон де Ланкло, например! Но даже и той это удалось лишь благодаря влиятельным любовникам, которыми она себя окружила. При этом не надо забывать, такие женщины, как Нинон, никогда не выходят замуж.
Но отказ Людовику XIV может оказаться худшим злом, чем горение в аду за прегрешения.
Вдвойне невыносимо оказаться перед такой дилеммой сейчас, когда она подошла к разгадке тайны Фацио так близко и ничего на свете не желала с такой силой, как разгадать эту тайну. Менее всего ее прельщала какая-нибудь мелкая роль в тех темных интригах, какими извечно опутан двор и на которые намекал Торси. Почему она очутилась в центре внимания короля и его возможного преемника герцога Орлеанского?
Казалось, ее наряжали целую вечность. Наконец Шарлотта заверещала от восторга и отошла в сторону.