Заскрипела, открываясь, боковая дверь – появился главный хранитель гардероба, он принес два парика – парадный и будничный.
Это означало, что в его распоряжении оставалось еще несколько минут. Людовик потянулся под одеялом и с удовлетворением отметил, что чувствует каждый мускул.
После стычки со смертью тело вновь сделалось молодым, живым и с легкостью повиновалось ему. Вместе с жизнью вернулись аппетит и прочие насущные потребности – все, и некоторые из них требовали немедленного удовлетворения.
Почему же, если тело его ожило, чувство страха не уходит? Почему ему снятся сны, один мрачнее другого? Почему он так боится одиночества?
Часы пробили восемь.
– Просыпайтесь, сир, – послышался голос Ботема, – ваш день начался.
Людовик в ту же секунду открыл глаза.
– Доброе утро, Ботем, – ответил он и попытался улыбнуться. Тряхнул головой, глядя на худое лицо пятидесятилетнего мужчины, склонившегося над ним.
– Вы проснулись, ваше величество? – спросил камергер.
– Да, Ботем, – отвечал Людовик, – можешь впустить тех, кто тебе больше всего понравится.
Lever [4] Короля-Солнца продолжался. Вошел врач и справился о здоровье. Затем камергер впустил придворных, тех, кто заслужил честь быть допущенным в святая святых – в спальню короля – благодаря своему проворству и усердию. И все же Людовика охватил страх, вызванный присутствием придворных, их подобострастными докладами и просьбами.
Этот страх не отпускал его до тех пор, пока он не увидел Адриану де Морней де Моншеврой.
– Мадемуазель, – воскликнул король, – чем я заслужил такое исключительное удовольствие видеть вас?!
Адриана склонилась в реверансе.
– Видеть вас – неизменная радость для меня, сир. – Ее улыбка сияла, как безупречный брильянт. – Я надеюсь, ваше величество пребывают в полном здравии.
– Несомненно, моя дорогая. – Он улыбнулся и бросил взгляд на остальных присутствующих. Все они – мужчины, молодые, с блеском надежды в глазах, все они наизготове, соображают, какую пользу можно извлечь из присутствия здесь особы, дорогой сердцу короля.
На Адриане было простое платье с черными лентами, которые подобало носить в Сен-Сире [5] тем, кто достиг высшего ранга. В последние годы жизни Ментенон Адриана стала ее секретарем, но при этом девушка не изменила своей привычки одеваться просто. Людовик не одобрял такие наряды, напротив, требовал, чтобы дамы в Версале появлялись только в grand habit [6] , но в своем простом платье Адриана казалась куда милее любой придворной дамы. Платье как нельзя лучше соответствовало ее задумчивому виду и большим умным глазам. Людовик подозревал, что Адриана продолжает носить институтское облачение как свидетельство того, что она посещала школу и успешно выдержала все экзамены. Это означало, что она получила достойное образование, подобающее во Франции всякой женщине дворянского происхождения. Неожиданно Людовику пришла в голову неприятная мысль: «Она продолжает носить это платье для того, чтобы напоминать мне, как ценила ее Ментенон». Чего же, интересно, хочет эта молодая особа?
– Рад видеть вас, – произнес Людовик. – После смерти королевы я находил великое успокоение в ваших письмах. – Этим он дал понять, что разгадал ее намек. И сейчас она попробует воспользоваться преимуществом, которое, как полагает, получила.
Адриана продолжала улыбаться, загадочный изгиб ее губ напоминал улыбку Моны Лизы, чей замечательный портрет одно время висел в его Маленькой галерее.
– Как вы знаете, сир, я живу в пансионе при Академии наук и по мере своих сил и возможностей помогаю философам.
– Вы в Париже! Как вы находите Париж? Она широко улыбнулась:
– Как и вы, сир, – удушающим. Но исследования, которые ведут ваши ученые, потрясают. Конечно, я не все понимаю в том, что они делают и говорят, но тем не менее…
– Мне тоже их теории не вполне понятны, но плоды их трудов по душе. Ученые – источник силы Франции, равно как и те, кто им помогает.
Адриана почтительно склонила голову:
– Не смею злоупотреблять драгоценным вниманием вашего величества и отвлекать от важных дел. Но должна признаться, что пришла просить не за себя. В Академии есть некто по имени Фацио де Дюйе. Это достойнейший человек…
– Который так дорог вашему сердцу? – спросил Людовик с холодком в голосе.
– Нет, сир, – решительно отвергла его подозрения Адриана, – я бы никогда не осмелилась беспокоить вас в таком случае.
– Чего хочет этот достойнейший человек? Адриана уловила перемену в его настроении, почувствовала растущее нетерпение.
– В течение нескольких месяцев он пытался получить аудиенцию у вашего величества, но ему каждый раз отказывали. Единственное, о чем он попросил меня, – передать вам письмо. – Она замолчала и посмотрела королю прямо в глаза – не многие позволяли себе подобную смелость. – Это очень короткое письмо, сир, – закончила Адриана.
Людовик на секунду задумался, затем произнес:
– Я прочту письмо. Этот юнец должен знать, как ему повезло иметь такого покровителя, как вы.
– Благодарю вас, сир. – Она сделала еще один реверанс, понимая, что аудиенция окончена. Неожиданная мысль пришла в голову Людовику, и он остановил Адриану:
– Мадемуазель, через несколько дней я устраиваю праздник на Большом канале. Буду счастлив увидеть вас там.
Глаза Адрианы чуть расширились, странное выражение проскользнуло в них.
– Благодарю вас, сир. Почту за честь, – ответила она.
– Хорошо. Вам сообщат, во что вы должны быть одеты.
После ее ухода он терпеливо выслушал жалобы и просьбы оставшихся придворных.
Когда с утренней аудиенцией было покончено, Людовик выбрался из постели, готовясь к одеванию и заседанию Совета. Но на секунду остановился, решил прочитать письмо, оставленное Адрианой. Он велел Ботему вскрыть его. Письмо, как и обещала девушка, было коротким.
Ваше Величество!
Меня зовут Николас Фацио де Дюйе. Я член Академии Вашего Величества, а в прошлом ученик самого сэра Исаака Ньютона. Искренне прошу Вас выслушать меня, я знаю, как одержать в войне с Англией окончательную и славную победу.
Ваш смиренный и несчастный слуга
Н. Ф. де Дюйе.
– Почему я никогда не слышал об этом де Дюйе? – спросил Людовик канцлера герцога Вилеруа.