– Значит, формула Януса позволила вам узнать гармоническую природу второго тела?

– Это Янус так считает. Но в действительности все немного не так. Его формула лишь подсказала, как быстро и в полном объеме создать ряд вероятных медиаторов между двумя телами. Появление контррезонанса должно было свидетельствовать о том, что истинный медиатор найден.

– Это мне понятно. Я не понимаю другое: как подобное можно превратить в оружие, хотя, если подумать, вариантов найдется много.

– Прошлой ночью Фацио сказал: «Олово и Свинец пожирают не всех своих детей». Он воспользовался тайным языком алхимиков. Свинец – это Сатурн, Олово – Юпитер, а их дети – кометы.

– Кометы?

– Объясняю. У планет – эллиптические орбиты, которые тяготеют к выравниванию до круга. У комет орбиты тоже эллиптические, но при этом сильно вытянутые. Кометы близко подходят к Солнцу, после чего исчезают в межзвездной бездне, за границами орбиты Сатурна. Это позволило сделать вывод, что кометы притягиваются к большим планетам вследствие сильного притяжения, которым эти планеты обладают. Можно сказать, планеты «пожирают» кометы, подобно тому как в древнеримских мифах бог Сатурн пожирал своих детей. Одно из тел, которым интересуется Фацио, – комета. Он еще что-то плел о «собаках Железа». Под Железом, я полагаю, он имел в виду Марс.

– Марс? Тогда получается, это «собаки» войны? Адриана пожала плечами.

– Язык алхимии не столько точный, сколько образный. Я вполне допускаю, что между орбитами Марса и Юпитера существуют неизвестные нам кометы. Если гравитация Марса побеспокоит одну из таких комет, то ее можно будет отправить «лаять» на Солнце, а следовательно, и на Землю. В любом случае мы знаем наверняка то, что в формуле Фацио одно из тел небесное, похожее на планету, но значительно меньших размеров, и это тело с неизвестным сродством.

– Почему с неизвестным?

– Потому что никто точно не знает, из чего состоят кометы. Мы можем лишь строить догадки, только и всего.

– А известное тело?

– Земля, – ответила Адриана, – точнее – Лондон.

9. Королевское общество

Маклорен прервал разговор, но лишь для того, чтобы заказать еще кофе. Бен обвел сидящих за столом взглядом, словно ища подтверждения той странной новости, что он услышал от Маклорена.

– Вы думаете, я совершенный болван? – наконец произнес он. – Зачем вы мне такое говорите? Хотите проверить, насколько я наивный и легковерный?

– А мальчишка-то с перцем, – ядовито заметил Гиз. – Он может остаться у нас в качестве ядреной индийской приправы.

Но Вольтер и Василиса в ответ на дерзость Бена рассмеялись. И Бен понял, что в этой словесной баталии одержал верх.

Маклорен посмотрел на него слегка обескураженно и вместе с тем мрачно.

– С какой стати я стану заниматься такими глупостями? – проворчал он.

– Вы что, хотите сказать, что ваши слова – истинная правда? Во что же тогда превратилось Королевское общество? Объясните мне, – попросил Бен.

– Парламент закрыл не только Королевское общество, – заметила Василиса.

– Точнее, он Королевское общество не закрыл, а заменил, – поправил ее Маклорен. – Наш устав отозвали.

– А по какой причине?

Маклорен вздохнул и привычным жестом почесал подбородок.

– Причин назвали много, и все они такие сложные и запутанные. Но если отмести шелуху, останется только три: во-первых, король и парламент хотят, чтобы для них создавали новые, более изощренные способы убийства противников, а сэр Исаак не желает более этим заниматься. Во-вторых, в последнее время сэр Исаак нажил себе очень много личных врагов, но надо учесть, что в политике не бывает ничего личного. В-третьих, как я уже обмолвился, сэр Исаак сейчас не совсем здоров.

– Нездоров?

– Пока это все, что тебе полагается знать на данный момент нашего знакомства, – твердо отчеканил Маклорен. – Поэтому, прошу, не задавай больше никаких вопросов на эту тему.

Бен с многозначительным видом кивнул:

– Вы сказали, что Королевское общество не закрыли, а заменили. Но на что?

К удивлению Бена, ему ответил Гиз.

– Наш устав передали Лондонскому философскому обществу, – сказал он. – И очень многие из членов Королевского общества пришлись там не ко двору.

– В Философском обществе собрались одни ворчуны-розенкрейцеры, которые только и знают что читать свои проповеди и наставления, – вставил Вольтер с какой-то унылой язвительностью. – Суеверные слащавые лицемеры…

– Теперь ты понимаешь, Бен, – отхлебнув кофе, громко сказал Маклорен, стараясь голосом перекрыть вялые бормотания Вольтера, – я лгал, говоря о толпах желающих влиться в наши ряды. За последний месяц ты, пожалуй, единственный кандидат на вступление в наше общество.

Для Бена сверкнула искра надежды. Но остальные присутствующие не выразили особой радости по поводу расширения рядов общества за счет вступления в него Бена. На замечание Маклорена кто хмыкнул, кто чуть заметно улыбнулся, и от этого Бену показалось, что сейчас-то компания его и разыгрывает.

– У нас есть еще одно дело… – осторожно начала Василиса.

Маклорен кивнул.

– Мы выслушали твою историю, Бенджамин, а теперь нам нужно обсудить некоторые вопросы личного характера. Приходи послезавтра во второй половине дня в Крейн-корт. Ты знаешь, где это находится?

– Да, сэр! – ответил Бен. – Но если Королевское общество распустили…

– Устав действительно отозвали, и денежные средства урезали. Но лаборатории и классы в Крейн-корт пока что в нашем распоряжении. Сэр Исаак выкупил их несколько лет назад. Ну, а теперь иди. Увидимся в четверг.

Бен стоял, переминаясь с ноги на ногу. Его выпроваживали, и потому ничего не оставалось, как раскланяться и удалиться.

– Господа, леди, спасибо, что сочли возможным уделить мне внимание, – сказал Бен.

То, что он вернулся домой живым, можно было считать настоящим чудом. Вначале его чуть не раздавил локомотив, вынырнувший сзади. Потом едва не размазали по стене возникшие как из-под земли здоровенные носильщики с паланкином. Бен даже не послал им вслед ругательства. Он был как зачарованный, такое сильное впечатление произвела встреча с молодыми философами.

Роспуск Королевского общества стал для него полной неожиданностью, но Бен быстро сообразил, что это может обернуться удачей. Он рассуждал: «Маститые философы вряд ли удостоили бы мальчишку своим вниманием. Но эти ньютонианцы совсем не похожи на бостонских пустомель курантийцев. Они молоды, умны, обладают значительной долей сарказма, готовы ринуться в бой во имя короны или чего другого, что покажется им достойным битвы».

Пришедшее на ум сравнение с курантийцами вызвало к жизни образ его брата Джеймса, и, идя по Чаринг-Кросс, Бен вновь ощутил, как наваливается невыносимое чувство вины, которое, казалось, развеялось над бесконечными просторами океана во время долгого путешествия. А сердце болело за Джона Коллинза, ведь Бен не имел ни малейшего представления, что сталось с другом – жив он или нет.