На протяжении нескольких часов спутники ехали против течения этого человеческого потока, местами приходилось продираться с трудом, но, не доезжая до города, они свернули с большой дороги на дорогу поменьше, что резко пошла в гору, и очень скоро у них за спиной горизонт вытянулся, словно голубая дымка. На небе расплывшимися пятнами выступили звезды. И Адриана вспомнила другую ночь, когда она лежала в объятиях Николаса д'Артаньяна, она была любима и любила, и звезды на небе сверкали, как россыпь драгоценных камней. И ей был тогда всего двадцать один год. Сейчас ей уже двадцать четыре, и у нее остались лишь воспоминания о том прекрасном чувстве и той удивительной ночи. Она рассеянно погладила по голове своего ребенка, названного именем ее возлюбленного, и подумала, суждено ли ему когда-нибудь увидеть такие же яркие звезды на чистом ночном небе.
Дорога вилась, виляя, по темному лесу, но спустя какое-то время появился свет от многочисленных костров. Часовые окликнули их, услышали удовлетворивший их ответ и пропустили в лагерь. Они миновали костер, сидевшие вокруг которого люди распевали песню, непристойную, но довольно мелодичную Адриана уловила витавший в воздухе запах мяса – большая редкость в последнее время.
Они проехали между двумя каменными столбами, увитыми плющом, далее через запущенный сад к дому, какие строили лет двести назад. Им навстречу поспешили ливрейные лакеи, и двое солдат подняли Креси и унесли ее, как сказал д'Аргенсон, к доктору.
Д'Аргенсон спешился и подошел помочь ей, но она уже переложила ребенка на левую руку, ногу перекинула через круп лошади и спрыгнула на землю, отказавшись от помощи.
– Я уже отвыкла от общества кавалеров, – извиняющимся тоном произнесла она.
– Да, кавалеров почти не осталось.
– Вы относитесь ко мне с почтением, хотя я знаю, какой у меня убогий вид.
И действительно, волосы у нее были спутаны, просто воронье гнездо, а украденное где-то платье изодрано в клочья.
– Бриллиант в любой оправе остается бриллиантом.
Она вдруг смешалась, отвела взгляд от его почему-то не таких холодных, как ей показалось вначале, глаз и махнула рукой в сторону дома.
– Это ваш дом? – спросила она.
– Нет, – ответил д'Аргенсон. – Я здесь что-то вроде премьер-министра. А хозяин дома – вот он идет.
Адриана посмотрела в ту сторону, куда он указал. В мерцающем свете единственного алхимического фонаря она увидела приближавшегося к ним светловолосого мальчика не старше тринадцати лет в костюме для верховой езды.
Д'Аргенсон вышел вперед и поклонился:
– Монсеньор, позвольте представить вам мадемуазель де Морней де Моншеврой.
Мальчик широко улыбнулся и поклонился.
– Это честь для меня, – тихо сказал он, – познакомиться с невестой последнего короля Франции. – Губами он едва коснулся ее руки. – Я Френсис Стефен, герцог Лоррейнский. И если у вас есть просьба, которую я мог бы исполнить, пожалуйста, объявите о ней.
– Я… – Она вдруг почувствовала смертельную усталость. – Мне нужна ванна.
– Слуги ее приготовят, – ответил мальчик.
Облокотившись о края большого чана, Адриана подумала, что без горячей воды не было бы цивилизации. Два последних года она жила подобно дикому зверю, в грязи, мылась лишь в холодной воде подвернувшегося где-нибудь по дороге пруда. Она чувствовала, что совершенно отупела, подчинилась животным инстинктам и заботилась лишь о том, чтобы выжить.
Прикосновение к телу горячей, ароматной, пенящейся воды все изменило. Вода вновь превратила ее из животного в человека. Но она подумала, что это всего лишь иллюзия, через неделю, что она проведет на бесконечных дорогах, появится прежняя убежденность, что все труды человеческие, все достижения – всего лишь мимолетное видение, но сейчас ей не хотелось об этом думать.
И в комнате, где стоял чан, тоже было тепло. Здесь был и туалетный столик с зеркалом, а на нем – духи и пудра, а на кровати – разложенное чистое белье и одежда, о которых она и думать забыла с того момента, как покинула Версаль. Из трех платьев она выбрала темно-зеленое, хоть и самого претенциозного вида, но зато удобное.
Когда она одевалась, вошла девочка, наверное, лет двенадцати, очень миленькая, если не считать нескольких оспинок на лице.
– Если мадемуазель позволит, я могла бы расчесать ей волосы, – сказала девочка.
На эту болезненную процедуру ушло не менее часа, но с каждым распутанным клоком волос она оживала и чувствовала, как из камня превращается в нечто мягкое и нежное. И ей очень не хотелось вновь превращаться в камень, но она знала, что это неизбежно и необходимо. Последние дни в Версале научили ее, что окружающий мир будет причинять ей боль независимо от того, готова она к этому или нет. Удовольствие стало редким и сладким плодом, и глупо было бы от него отказываться, не отведав.
– Где мой сын? – спросила она девочку, когда осознала, что его нет в комнате.
– Он с няней, – ответила девочка.
– С няней… – До сей минуты она никогда не расставалась с Нико, если только отлучалась на час-другой, оставляя его под присмотром Креси. И она поймала себя на мысли, что сейчас, проведя без него час, не успела соскучиться.
И все потому, что ребенок был частью ее скитаний, частью голодной и холодной жизни в грязи, под открытым небом. И она никак не могла представить его в этой жизни, где есть ванна и тепло. Но она должна, если горячая ванна пробудила ее от тяжкого сна бесконечных дорог, если после версальской трагедии она смогла отправиться в страну грез и видений и получить там новую руку взамен той, что черный ангел отнял у нее.
Она пристально изучала свою новую кисть, пока девочка расчесывала ее волосы. Кисть была похожа на человеческую, если к ней особо не присматриваться. Но если поднести ее поближе к глазам, то можно было заметить, что на коже нет пор и волосинок. Прошли месяцы, прежде чем она поняла, что на этой руке не растут ногти, не остаются царапины. Рука обладала чувствительностью, пальцы сгибались, и иногда… иногда казалось, что рука способна делать какие-то удивительные и вместе с тем пугающие вещи.
Ангел испепелил ее руку, но она каким-то чудным образом восстановилась. Как? Адриана часто думала над этим, но не терзалась напряженным поиском ответа. Но сейчас вдруг ответ сделался ей крайне необходим. Обрывки той формулы мелькали у нее в голове, фрагменты великой тайны, которую она некогда – в полузабытьи – знала от начала и до конца.
В дверь постучали, и девочка удалилась, но почти сразу же вернулась.
– Герцог желает вас видеть, миледи, – сказала она.
– Вначале я хочу навестить свою подругу, – сказала Адриана. – Ты знаешь, где она?
– Да, миледи, но…
– Тогда, пожалуйста, отведи меня туда.