– Какую организацию вы представляете? – негромко спросил Авдей, принимая премию.
– Те, кто придет, – загадочно ответила женщина, и непонятно было: то ли это название организации, то ли еще какая чертовщина.
После всех поздравлений Авдей, чувствуя себя немыслимо усталым, выдавил из себя благодарственную речь. И начался банкет. Авдей усадил Инари рядом с собой, избегая отвечать на вопросы типа: «Авдей Игоревич, а где ваша супруга?»
– Инари, нам надо бежать отсюда, – прошептал Авдей японке.
– Почему? Ведь эти люди собрались здесь ради вас.
– Я думаю, моего отсутствия уже не заметят.... И действительно, банкет находился уже в том градусе, при котором отсутствие виновника торжества воспринималось как нечто само собой разумеющееся.
– Инари, пожалуйста, поедем к тебе, – принялся упрашивать Авдей, едва они сели в такси. – Уверяю, я сейчас абсолютно безопасен и годен лишь на то, чтобы пить анальгин с нарзаном. Я у тебя просто посижу в тишине, остыну от всей этой болтовни...
– Хорошо.
Машина тронулась, Инари внимательно поглядела на Авдея.
– У вас болит голова? – внезапно спросила она.
– Что голова, она кость! Такое впечатление, что у меня болит все до последней нитки в носках.
– Это странно, – в глазах японки появилась какая-то нечеловеческая глубина. – Такое бывает, если навести на человека порчу или дать ему заклятый предмет.
– Чепуха, – поморщился Авдей. – Да и не давали мне ничего... Стоп! Яшмовая крыса!
Он раскрыл свой дипломат, где лежала статуэтка, и скорчился от новой волны боли.
– Перепил мужик... – сочувственно покачал головой водитель.
Инари во все глаза глядела на крысу.
– О милостивый Амиду, – прошептала она помертвелыми губами. – Неужели они теперь и здесь?!
Не обращая внимания на вопросы Авдея, она положила дипломат к себе на колени и уставилась на статуэтку долгим немигающим взглядом. Глаза ее при этом стали переливчато-золотыми, как бумага для упаковки подарков. Под взглядом Инари фигурка претерпела разительные перемены: вместо яшмы и хрусталя в дипломате Авдея теперь лежала полуразложившаяся, кишащая червями вонючая крыса, зажавшая в лапках остатки тряпки, в которой Авдей опознал свой давно выброшенный на помойку галстук.
– Аудэу, вам дорог этот чемодан?
– Нет.
– В таком случае откройте окно.
Инари захлопнула дипломат и, едва они въехали на мост, швырнула его в Яузу.
– Боже, Инари, да ведь теперь вода будет отравлена...
– Нет. Неужели вы не поняли – это было заклятье на вашу, исключительно вашу гибель. Какой ужас! Давно не было ничего подобного...
– Объясните же мне...
– Вас хотели уничтожить при помощи черного колдовства. У нас в Японии этим занимаются тэнгу – злые духи, оборотни, полулюди-полудемоны. Они подчиняют себе лисиц, барсуков и крыс и с их помощью творят злодеяния. Не думала, что встречу такое в России...
В квартире Инари Авдею стало легче.
– Я приготовлю для вас целебный чай, а покуда греется вода, сделаю вам шиацу.
– Это не больно? – пошутил Авдей. Инари мягко улыбнулась:
– Это традиционный массаж. Он помогает снять усталость и боль.
Чуткие пальцы Инари творили просто чудеса. Авдей ожил настолько, что принялся целовать ладони прекрасной японки.
– Перестаньте, Аудэу, вы же обещали...
– Перестать – это выше моих сил.
– У меня выкипит вода для чая. Не троньте платья. Мне надобно на кухню.
– Так что ж ты не идешь?
Инари вздохнула:
– Ах, Аудэу... В моей душе совесть сражается с желанием, и я не знаю, кого мне хочется назвать победителем...
Авдей привлек к себе женщину, чье лицо отправило бы в путь тысячи искусственных спутников Земли, и прошептал:
– Пусть все сражения подождут до завтра...
Пьяный от счастья, окрыленный любовью и полный восторга от недавнего обладания дивной женщиной, Авдей вернулся к суровой реальности, то есть вернулся домой где-то около полуночи. Для любопытствующей тещи (если та еще не спит) у него была заготовлена правдоподобная ложь о том, как долго длился банкет, а потом одному упившемуся драматургу пришлось вызывать бригаду «скорой помощи»... Но едва Авдей открыл дверь, как почувствовал, что в квартире что-то неладно.
Воздух был словно стеклянный, неподвижный и почему-то намекающий на близкое присутствие гипотетического склепа. Ни в одной комнате, кроме гостиной с кораблями, не горел свет. Да и за дверями гостиной свет был какой-то странный: дрожащий, неверный, словно горели свечи, которых Вика в доме старалась принципиально не держать.
Из гостиной доносился негромкий говор. Маша и Даша что-то увлеченно рассказывали, но голоса их звучали, словно во сне – стеклянно и неестественно. А потом зазвучал другой голос, и от этого счастливую беспечность Авдея мгновенно смыло холодной волной ужаса, как прорвавшаяся сквозь плотину река сносит детский бумажный кораблик.
Авдей, стараясь не дышать и уж тем более не топать ногами, скользнул по стене и замер у полуоткрытой двери гостиной так, чтобы оставаться незамеченным для тех, кто там сидит, и при этом услышать, о чем идет разговор.
– Вы правду говорите, что наша мама ведьма? А откуда вы это знаете?
– Дяденька, если бы наша мама была ведьмой, она бы делала пальцами вот так – щелк —и у нас была бы куча игрушек и живая лошадка, и Ромка Федин не насовал бы мне песку за шиворот...
– Дяденька, а ведьмы – злые?! Но ведь наша мама не злая...
– Милые дети, – заговорил полночный гость, и Авдей опять похолодел. – То, что я вам сказал, – истинная правда. Ваша мама – ведьма, но вы не должны ее бояться или стыдиться ее призвания. Ведь ваша мама умеет такое, что не способны сделать лучшие маги мира.
– Почему же она от нас это скрывала?! – Марья, как всегда, сурова и прагматична.
– Потому, что среди ведьм принято сообщать такие сведения своим деткам лишь тогда, когда те достигнут совершеннолетия. Но в случае с вашей мамой обстоятельства изменились. Видите ли... Ваша мама сейчас...
– Пожалуйста, не говорите нам, что она гостит у подруги. В это мы уже не верим.
– Ваша мама допустила одну малюсенькую ошибку в заклинаниях и превратилась...
– В лягушку? – испуганный голос Дарьи.
– В «Мисс Вселенная»? – это Марья.
– Нет. В дракона.
– Ой!
– Класс!
Авдей стиснул зубы. Вся система секретности, возведенная вокруг Викиной профессии ради блага и психического спокойствия подрастающих дочерей, рушилась в одночасье усилиями некоего незнакомца, от одного звука голоса которого почему-то хотелось немедленно натереться чесноком и увешаться серебряными цепями.