– Наконец-то! – добавила Снандулия.
На Акулину сестры даже внимания не обратили.
Финисту и калифу-аисту эти две объемистые красотки очень даже понравились. Они засуетились вокруг Снандулии и Явдоксии, принялись им обещать золотые горы и реки, полные вина...
И тоже забыли про Акулину.
Той такое невнимание, конечно, показалось обидным. Но она вовсе не стала устраивать скандал, мол, это мои перья, а значит, и женихи мои. Просто оделась потеплей, вышла на улицу, да и пошла куда глаза глядят.
Сперва шла она по сонной деревне, потом по сонной лощине, где встретился ей всадник без головы. Всадник вежливо предложил ее подвезти, но Акулина отказалась, потому что никуда не торопилась. И вошла она в темный лес. Одна. Ночью...»
– И не забоялась? – пискнула Даша.
– Нет, конечно. Она же была современной девушкой и боялась только уколов и манной каши с пенками.
«И пошла она темным лесом, а кругом деревья темной стеной стоят, между деревьев лешие бродят – поганки на зиму заготавливают, добродушно с Акулиной здороваются.
Наконец, вышла Акулина на маленькую полянку, а там стоит избушка на курьих ножках. В избушке свет горит. Постучалась Акулина в дверь:
– Можно у вас водицы испить?
Открывает ей дверь Баба-яга, костяной протез:
– Можно, можно! Заходи, красавица, чайку со мной попей! Я тут как раз пирожок испекла из Ивашки-хулигашки...
Чайку Акулина попила, а от пирожка деликатно отказалась, сослалась на диету.
– Охти, диета, – вздохнула Баба-яга. – Надобно и мне сесть на нее, проклятую, а то чтой-то я в ступу перестала помещаться!
Попрощалась Акулина с Бабой-ягой и опять пошла темным лесом куда глаза глядят. А чтоб не страшно было идти, принялась Акулина петь...
Если плохо – жди хорошего.
Если больно – продержись.
Не продай судьбы задешево,
Не разбей на части жизнь.
Пусть простые эти истины
С детства вызубрены. Но
Нет их ласковей и искренней,
Вместе с мирной тишиной.
Мы сомненьями измучены,
Мы не верим и не ждем,
Что все светлое и лучшее
К нам уже стучится в дом.
Все советы пересказаны,
Все задания даны...
Жизнь идет дорогой сказочной,
Вспоминать былые сны.
Станет семечко проросшее
Новым деревом в раю. Если плохо – жди хорошего,
Песню не предай свою.
Долго ли, коротко ли шла Акулина, уж и светать начало. И тут слышит она какой-то звон, да не поймет, где он. Вышла она на опушку и видит: сидит на кусте бузины птица невиданной красы, крыльями встряхивает, а крылья у нее так и звенят, словно колокольчики.
– Ты кто? – спросила Акулина, подойдя к птице.
– Ну ты странная! – опять зазвенела перьями птица. – Кто ж меня не знает? Я птица счастья завтрашнего дня! Вишь – прилетела, крыльями звеня! Хочешь, тебя выберу?
– Куда? – удивилась Акулина.
– Не куда, а кем, – терпеливо пояснила птица. – Можешь быть королевой красоты. Или великой волшебницей.
– Нет, – прервала птицу Акулина. – Можно, я лучше останусь сама собой. И еще. Я хочу вернуться в свое время.
– А чем тебе здесь не жизнь? Тут же сплошная сказка!
– В том-то и дело... В сказке жить – не мед-пиво пить.
– Хорошо, – согласилась птица счастья. – Тогда держи мое перо и думай про свой дом. Там ты и окажешься.
Все кругом завертелось, закружилось, и... оказалась Акулина (теперь уже Марина) в своем собственном доме и в своем времени. Обрадовалась она и пошла в университет на занятия, писать курсовую работу на тему русского и иностранного фольклора. А так как была Марина просто красавица, в нее влюбился молодой кандидат филологических наук и сделал ей предложение. Сыграли они свадьбу и стали жить-поживать, научные степени наживать...»
– Чш-ш, сказитель, – я тихо дернула мужа за руку. – Пойдем. Дети уже спят.
– Вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец! – Авдей закончил уже на автопилоте и покорно дал увести себя из детской.
Когда мы улеглись в постель, я сонно прижалась к мужу, ощущая полный покой и умиротворение. Ладонью провела по его груди и почувствовала, что оцарапалась.
– Что это? – я подцепила серебряную подвеску на цепочке. В серебро был оправлен маленький алмазик, странной, чем-то знакомой мне формы...
– Это талисман, – Авдей поправил цепочку, и я больше не стала спрашивать. Потому что вспомнила, как точно такие же алмазы сыпались из глаз Инари, когда она плакала.
– Спокойной ночи, любимый, – беззвучно прошептала я.
И не услышала ответа.
Наутро Баронет восстал против того, чтобы Марью и Дарью отводили в сад.
– Объявляю спецоперацию! – провозгласил он. – Налет на магазины с целью фронтальной закупки елочных украшений! Скоро Новый год, а вы даже ни в одном глазу!
– Деда, деда, – запрыгала Дашка. – А что значит «фронтальная»?
– Это значит, что у вашего деда крыша поехала, – прокомментировала решение супруга Татьяна Алексеевна.
– Мам, зачем ты так... В самом деле, хватит воевать. Пора и о празднике подумать. Давайте устроим грандиозную елку, пригласим старых друзей, наготовим тазики с салатами...
– Елку я беру на себя, – авторитетно заявил Баронет, собственноручно одел внучек и отправился с ними опустошать магазины. Вот что бывает, когда магу заняться нечем...
– Хорошо же! – едва за магом с внучками захлопнулась дверь, сердито воскликнула мама. – Я тоже найду, чем заняться.
– Мам, да с чего ты взъелась на мужика? – спросила я, задумчиво пережевывая мюсли.
– Мы не виделись сколько! Мог бы больше внимания уделить жене!
– Ой, мам, ты требуешь от мужчины невозможного.
– Конечно! Вот если бы твой Авдей...
– Мой Авдей изменил мне с моей лучшей подругой. И, как видишь, все живы. И даже, по мере возможности, счастливы...
(Следует отметить, что этот разговор происходил между мной и мамой при закрытых дверях кухни.) Что делал в это время Авдей, я не знаю, скорее всего, дремал, обдумывая сюжет нового романа... Или думал об Инари.
– Вика, – у мамы округлились глаза. – И ты ему простила такое!
– Будем считать, что я взяла пример с Хиллари Клинтон.