А путь Юйлин и Медноволосого Тжонга снова лежал в Тэнкин. Потому что в столице со дня на день должны были развернуться совершенно потрясающие события…
В долине лотосов весна
И воздух легок, как фата.
И даже старая стена
Вьюнком невинным обвита.
В долине лотосов любовь
Превыше всех владык царит.
Невесте яшму приготовь
И желтый, как луна, нефрит.
В долине лотосов пора
Веселых свадеб и пиров…
И листья, словно веера,
Шумят от западных ветров.
Весть о том, что император внезапно выздоровели и, мало того, ждет своих первых советников в главной зале совещаний, пронеслась по всему дворцовому комплексу с поразительной быстротой. Придворные ахали, вздыхали, поминали богов, благодарили Небеса и перешептывались. Великое событие! Чудо! Снисхождение божественной милости!
– Приветствуем божественного императора! – воскликнули советники, собравшиеся в главной зале.
Император, гордо восседавший на яшмовом троне, милостиво им кивнул и сказал:
– Благодарение Небу, мы выздоровели. И великодушны настолько, что не будем предавать смерти лекаря Шицзуна, который неверно лечил нас. Мы только повелеваем отправить этого лекаря на конюшню, чтобы отныне он лечил лошадей и прочую скотину, а к людям не смел и подходить!
Советники немедленно записали это в своих свитках.
– И вторая хорошая новость… – Император помолчал. – Мы очень долго тянули с женитьбой. Однако теперь спешим вас обрадовать: мы женимся.
– Слава великому императору! – вскричали советники, но было в этих криках и недоумение: а так ли уж и здоров император? Где это он во время болезни успел найти себе невесту? Не бредит ли лучезарный владыка?
Однако сомнения и удивление тут же были развеяны (а возможно, и сильнее возросли). Ибо император сказал:
– Наша невеста – воспитанница фей, высокородная дева Вэньфэнь. Она уже находится во дворце Побеждающей Нежности с приставленными к ней служанками и придворными дамами. Мы не будем более медлить со свадьбой и потому требуем, чтобы вся Яшмовая Империя была оповещена о том, что император женится с наступлением Дня Сороки.
– О милостивый владыка, дозволь говорить твоему рабу! – простерся ниц перед императором советник по церемониям Жуйден.
– Говори, почтенный Жуйден, – милостиво разрешил император.
– День Сороки наступает уже через седмицу, ваше величество. За этот короткий срок невозможно подготовить весь дворцовый комплекс к свадебной церемонии. Только на то, чтобы украсить соответствующей вышивкой занавеси и ковровые дорожки в храме Пяти Добродетелей, уйдет целый лунный месяц! А ведь еще необходимо составить списки гостей, списки даров и молитвенных приношений…
– Ничего этого не требуется! – отмахнулся император.-Для нашего семейного счастья неважно, будут на храмовых коврах вышивки или нет. Так что свадьба состоится в День Сороки и ни днем позже.
– Ваше величество! – пал ниц другой советник-советник по гаданиям и прочей геомантии. – Позвольте говорить!
– Что еще? – нахмурился император.
– День Сороки, конечно, благоприятен для заключения браков, государь, но нам необходимо составить гороскоп вашей светлейшей невесты. Вдруг в ее гороскопе обнаружатся несоответствия…
– Довольно! – рассердился император. – То не было дня, чтобы вы не напоминали нам о женитьбе, теперь же, когда мы все решили, вы строите препоны и ковы! Как мы сказали, так и будет!
Советникам ничего не оставалось делать, как смириться и выразить свое смирение низкими поклонами.
Однако весть о том, что император здоров и собирается жениться, была подобна разорвавшейся петарде. И гром этой «петарды» прозвучал не только в высших чиновных кругах. Известный и приближенный к государю царедворец Оуян Ци Мэнчень, едва выдалась возможность выйти из дворца, поспешил в управление Тайной службы, где потребовал вызвать к себе господина Цу.
Когда Цу вышел к царедворцу, тот сказал:
– Крыса прогрызает слабую стену.
– Стена рухнет и придавит строителя, – ответил господин Цу. После чего оба сели в крытый паланкин царедворца и отправились в заброшенный монастырь Милостивой Рыбы.
Развалины этого монастыря издавна пользовались самой дурной славой. Происходило это потому, что еще в те времена, когда существовали монахи, поклоняющиеся Милостивой Рыбе, выяснилось, что настоятель монастыря – грабитель и растлитель. Настоятеля казнили, монахов отправили на каторгу, а монастырь пришел в упадок. Говорят, в полнолуние по его развалинам бродила беспокойная душа недостойного настоятеля и пугала редких прохожих ужасающим воем… Но с некоторых пор в монастыре даже привидение опасалось появляться, потому что в старых, с покрытыми плесенью стенами кельях поселились наши старые знакомые заговорщики Чхен и Хун.
Царедворец Оуян и господин Цу приехали к монастырю под вечер. Вышли из паланкина, осторожно пробрались среди разрушенных колонн, стен и изваяний в глубь двора. Здесь стояло двухъярусное здание с кельями. Едва вновь прибывшие хотели переступить порог, как перед ними просвистела стрела, а вслед за тем раздался голос:
– Стой, кто идет?!
– Крыса прогрызает слабую стену, – быстро проговорил царедворец. Он дрожал и был бледен – не нравилось ему в монастырских развалинах. А второй начальник Тайной службы господин Цу, наоборот, был спокоен и даже насвистывал какую-то легкомысленную песенку.
– Стена рухнет и придавит строителя, – глухо донеслось из недр здания. – Проходите.
Предатели вошли в темный коридор. Перед ними мелькнула еще более темная тень:
– Следуйте за мной.
Они повиновались и вскоре оказались в небольшой круглой келье с тремя окнами. В окнах торчала рваная бумага, на стенах кельи висели обрывки молитвенных лент. На одной из скамей сидел Чхен, а вошедший вместе со злоумышленниками тип был Хун.
– Вы перебарщиваете со скрытностью и слишком осторожничаете, – укоризненно сказал царедворец Оуян. – Разве неясно, что, кроме нас, сюда никто и не подумает явиться?
Царедворец храбрился, но было заметно, как он дрожит под своими роскошными нарядами. И немудрено – один вид злодеев нагонял страх.
– Они правильно делают, господин Ци Мэнчень, – спокойно сказал начальник Цу. – Осторожность никогда не помешает. Вдруг я – это вовсе и не я, а какой-нибудь оборотень?
– Оборотень, ха-ха-ха! – грубым смехом рассмеялся Чхен.
– Заткнись! – оборвал его Хун. – Садитесь, господа. С чем пожаловали? Ведь не ради же прогулки вы решили наведаться в наше убежище, где мы гнием, как мертвецы в могилах!