— Володарского? Но это же ужасно далеко от моего дома! Как я домой ночью доберусь одна?!
— Почему одна? Я провожу, — тут же нашелся Санди.
— Вот уж спасибо. Меня от твоего общества…
— Мутит, да? — грустно спросил шкаф.
— Нет, но…
— Ладно, может, ты еще изменишь свое мнение.
— Хорошо, а зачем нам на Володарского? Там кабак? Ты хочешь отвести меня в кабак?
— Нет, там просто кафе. Хотя нет, не просто. Это литературное кафе "Муза". Может, слышала?
— Я-то слышала, но ты — откуда?
— А я там бываю…
— Час от часу не легче!
— А почему я, по-твоему, не могу бывать в литературном кафе? Что я, урод какой-то, типа Квазимодо?
— Нет, раз уж ты слышал о Квазимодо, ты не урод.
— Ну так посидим в кафе? Часок-другой. Там интересно.
— Верю. Ну ладно. Давай посидим. Но сначала заедем ко мне на квартиру, я должна оставить там свой магический кристалл. Не пойду же я в кафе с кристаллом. И заодно друзьям позвоню, чтоб не волновались.
Мы так и сделали. Заехали ко мне домой, оставили кристалл; я позвонила Юле и Ромулу, сказав, чтобы они не волновались. Маме звонить не стала, пускай уж она ничего не знает, неведение — лучшее снотворное.
И мы отправились в литературное кафе "Муза". Обстановка там была такая: скромно, но уютно. В простенках между зашторенными окнами висели большие фотопортреты знаменитых поэтов (я опознала только Ахматову, Цветаеву и Пастернака). Нас встретила девушка в симпатичном клетчатом переднике и провела за свободный столик.
Мы сели.
Девушка протянула нам меню. И тут я ощутила, какая же я голодная.
— Послушай, — сказала я Санди, — у меня нет денег, кроме той пятисотки, что дал мне твой шеф. Так что я ограничусь чашкой чая.
— Я за все заплачу, не волнуйся. Ну пожалуйста. — И этот громила глянул на меня умоляющими глазами.
— Хорошо, как скажешь. — Может, зря я его терроризирую?
Мы заказали пирожные с орехами и чай. Тем временем, пока официантка выполняла наш заказ, на маленькую импровизированную эстраду вышла девушка.
— Она будет петь? — шепотом спросила я. Я терпеть не могла самодеятельного пения.
— Нет, она будет читать стихи. Ее зовут Лариса Светлова. У нее замечательные стихи.
— "Песня у берега", — объявила Лариса Светлова и начала читать:
Верно, ангел мой теперь далеко,
И остались только я да кораблик.
Закачался над пустынной рекой
Небосвод, подобный цвету кораллов.
Видно, ангел мой других улетел
Утешать своим серебряным взглядом.
И осталась я опять не у дел —
Без него мне даже песен не надо.
Где ты, свет жемчужный доброго дня?
За какой волной, дорогой иль тенью?
Отчего же ты оставил меня,
Как душа — когда-то близкое тело?
И сиротские мои паруса
Опадают, словно осенью листья…
Видно, ангел мой не ведает сам —
Над какой душою светом пролиться?
Только странно, что нисходит покой
Даже к тем, кто был оставлен когда-то.
Значит, ангел мой опять далеко —
Затерялся в переливах заката.
— Ну как тебе? — спросил меня шкаф, то есть Санди. — Скажи ведь, классные стихи?
— Классные. И кафе замечательное. Здесь что, все поэты и поэтессы?
— Не все, конечно. Но большинство. Понимаешь, во многом мы сходимся.
— Кто это "мы"?
— Люди, — коротко ответил Санди.
На эстраду вышла женщина лет тридцати пяти и сказала, обращаясь к залу:
— Мне, да и вам приятно, что сегодня среди посетителей нашего кафе мы видим нашего дорогого Санди. Санди, ты давно не читал своих стихов. Может быть, сейчас ты порадуешь нас новым стихотворением?
До меня не сразу дошло, что женщина говорит о шкафе. Об этом увальне с "практическими" руками, об пом приспешнике главного бандита города!
Санди смущенно глянул на меня.
— Это тебя? — спросила я.
— Да, — совсем оробело сказал он.
И у него в кобуре "беретта"!
И у него — стихи!
Наверное, про то, как приятно стрелять в людей, охраняя Лунатика, и все в том же роде!
— Санди, — меж тем захлопала в ладоши женщина на эстраде, — мы все ждем тебя. Порадуй нас стихотворением!
И все зааплодировали, кроме меня, конечно.
Шкаф встал и пошел к эстраде. И тут я увидела, что многие девушки провожали его чуть ли не влюбленными взглядами. А некоторые смотрели на меня, и в их взглядах читалась откровенная зависть. Меня, наверное, посчитали девушкой этого увальня. Нет уж, надо уходить!
Но на улице в этот поздний час одной небезопасно… И потом интересно же, какие стихи прочтет этот сейф для пистолета!
И сейф прочел, причем в полной тишине:
Дни человека — как трава…
Трава полынь, трава чабрец.
Когда устанет голова
Носить серебряный венец,
Когда устанут руки прясть,
А ноги — понукать коня,
Тогда придет иная власть
Все объясняющего дня.
Иссоп, и мирт, и зверобой,
Цвет полевой, мгновенья цвет…
И отгремит последний бой,
И зарастет любимый след.
Глаза смотреть устанут вдаль,
А губы — губы целовать.
Тогда последняя печаль
Присядет на твою кровать.
Когда устанет грудь дышать,
Держать мгновенья волшебство,
Тогда владычица-душа
Уйдет с престола своего.
И средь густых небесных трав
Бродя отныне наяву,
Она постигнет, как был прав
Создавший время и траву.
Ему не аплодировали. Санди сошел с эстрады в полном молчании, добрался до нашего столика и сел, прикрывая ладонями пылающие щеки. И вот тут и пришли аплодисменты.
— Ты гений, — сказала я ему совершенно искренне. — Как только в такой голове могли родиться такие стихи?
— А ты думала, что я только пистолетом размахивать могу? — хмыкнул Санди.
— Ну, в общем, мои мысли имели именно такое направление. Извини.
— Да ладно. Не у тебя одной такое впечатление.
— Слушай, а почему тебя зовут Санди? Я понимаю, что сокращенно от Александра, но ведь могли бы звать и Алекс. А то словно куклу — Барби, Синди…