— У-у-у какая ты сладкая. — Его руки стиснули мои несчастные бедра, — С-сладкая!
И больше он ничего не произнес, а просто, обмякнув, так и завалился на меня.
— Нельзя много сладкого, — где-то в вышине прозвучал голос. — Диабет будет.
И тут я разревелась.
Санди оттащил безвольного Князева к двери, помог мне встать. Я кое-как прикрывалась рваными штанами.
— Я не смотрю, — сказал Санди. — Ступай переоденься.
Но я переоделась не раньше, чем приняла душ. Вместе с горячими струями я старалась смыть грязные прикосновения этого гнусного типа Князева. Значит, он шел за мной от "Одинокого дракона". И почему в этот период моей жизни все за мной следят? Не иначе карма такая.
Закутавшись в мягкий махровый халат, я с опаской выглянула из ванной. Ничего. Тишина.
— Я на кухне, — счел нужным объявить о себе Санди. — Полы в коридоре домыл, урода в бессознательном состоянии выволок на лестничную клетку. Зеркало спасти не удалось. Я все в мусоропровод выкинул. Ничего, я куплю тебе новое зеркало. Будет круче прежнего.
Я подошла к нему на кухне и прижалась к его безоговорочно крепкой груди:
— Санди, ты меня спас. Да благословит тебя святая Вальпурга!
— Кофе будешь?
— Да. А ты?
— А как ты думаешь? Слушай, что это за тип, который так активно пытался тебя изнасиловать?
— Этот тип — личный астролог господина Сметанина. Я сегодня виделась с ним в "Одиноком драконе".
Он хотел, чтобы я выдала ему то гадание, которое нагадала твоему приемному отцу.
— Да ты что?! Ну, мало я ему врезал!
Мы пили кофе и смотрели друг на друга. Санди смотрел на меня так пристально, что я смутилась, хотя вообще смущение мне несвойственно.
— Я как-то не так выгляжу?
— Ты выглядишь прекрасно. Я удивляюсь, как это я не встречал тебя раньше. Ведь Щедрый — городок маленький.
— Не судьба.
— А теперь — судьба.
— А теперь — да.
Кофе был на некоторое время забыт. Мы целовались, наслаждаясь новизной впечатлений. Может, в этом поцелуе еще и не было любви, но зато определенно была притягательность. Этакий мотылек, летящий на пламя свечи…
Кто-то от души грохнул по моей входной двери. Я вздрогнула, отстранилась от Санди.
— Не обращай внимания, — прошептал мне мой шкафчик. — Это Князев голову себе от злости разбивает. Ничего, я с ним еще разберусь.
И снова потянулся ко мне губами.
Мы ушли из кухни в гостиную и там на диване… В общем, как-то само собой получилось. Наверное, потому, что я была слишком возбуждена и Санди для меня в ту минуту олицетворял Положительного Героя, так что… Я лежала, уткнувшись ему в плечо, а Санди шептал что-то бессвязно-ласковое, благодарил сам не зная за что. Хотя… Кое за что меня можно было и поблагодарить.
Потом мы заснули ненадолго.
А проснулись дико голодные и решили приготовить пиццу.
Пицца получилась на удивление хорошая, мы поглощали ее в относительном молчании.
Так и закончился этот день. И Санди остался у меня.
Прошел примерно месяц с того исторического дня, когда я погадала господину Евсееву. Никаких особо событий не произошло, разве что случилось так, что мы с Санди стали жить вместе. У меня. В его хоромы, куда наведывается его приемный папаша-бандит, меня и калачом не заманишь. Санди это понимал, поэтому мы прекрасно обосновались в моей квартирке. Стояла глубокая осень, когда каждый день был более тосклив, чем предыдущий. Но мы с Санди не тосковали. Он занимался двумя наиболее приятными вещами: любил меня и писал стихи. Нет, ну и по дому мне помогал, как заправский муж! А я с вернувшейся ко мне Книгой Тысячи Птиц занималась гаданием.
Только двум людям я не гадала и не буду гадать никогда.
Себе и Санди.
У нас все должно получиться и без гадания.
Ведь если люди любят друг друга…
Почти любят.
Хотя о Санди нельзя было сказать "почти". Он весь был какой-то открытый, беззащитный, распахнутый, как окно в сад. Такими бывают люди, когда их преображает любовь. И к сожалению, я о себе такого сказать не могла. Не то чтобы я не доверяла Санди, просто… Я еще ничего не решила.
И вдруг в один из тоскливо-дождливых дней Санди вышел из дома за продуктами и не вернулся.
Пропал.
Растворился, распылился на атомы.
Я три дня выдерживала характер по старому принципу:
Ты думаешь, ты красив.
Ты думаешь, ты хорош.
У меня таких хороших
Девять на девять помножь.
А потом у меня кончилась выдержка, и я стала названивать ему на мобильный. Но абонент был вне зоны действия сети.
Что мне оставалось? Ждать, злиться и иногда плакать. Приходили Юля и Марья, утешали меня. А чем можно утешить девушку, которая понимает, что отчаянно влюбилась, а предмет пылкой страсти взял и исчез?! Возмутительно!
В общем, я ждала, ждала и дождалась. Санди объявился на пороге моей квартиры. Только он был не один — с ним четыре охранника, кошмарных мордоворота.
— В чем дело? — спросила я, пытаясь сохранить остатки достоинства.
— Ника, — заговорил Санди, словно выталкивая из себя слова, — Василий Феофилактович хочет поговорить с тобой. Пожалуйста, едем с нами и…
— И не сопротивляться. Ведь так?
— Так.
Я оделась, заперла квартиру и вышла к Санди и его мордоворотам:
— Что ж, едем.
И мы поехали.
Я снова увидела роскошный и эклектичный особняк Евсеева. Правда, мне сейчас не до красивостей было. В моей душе, как чаинки в только что размешанном чае, крутилось чувство злости на Санди, чувство страха и ненависти к Евсееву и еще чувство самосохранения, куда же без него. Я пообещала себе, что не буду оттачивать на господине Евсееве свое остроумие. Четырех мордоворотов мне не вынести. А у него наверняка их больше.
В сопровождении охраны (два охранника спереди, два сзади и Санди замыкающий) я поднялась на второй этаж. Здесь был роскошный зал с диванами и креслами, паркетным полом и гобеленами по стенам. Весело горели дрова в камине, вот только мне было не до веселья и уюта. Перед каминным экраном стояли два кресла. В одном из них сидел Лунатик.
— Присаживайся, госпожа Рязанова, — приветливо указал мне Лунатик на второе кресло. — Будь гостьей в моем скромном обиталище.
Я села. Санди встал за моим креслом, а мордовороты заняли позиции около дверей.