Он поднял бровь:
— Что именно?
— На вас будет совершено покушение.
Сметанин, казалось, не удивился.
— Когда и кем? — только и спросил он.
— Когда — на Рождество, кем — людьми Лунатика.
— Откуда вам это известно?
— Скажем так, я стала свидетельницей одного разговора, который мне не понравился.
— Степан, положите госпоже Рязановой печеного картофеля и стерляди. Между кем был этот разговор?
Я слегка замялась, но потом выдала:
— Между вашей женой и астрологом. Я слышала это буквально несколько минут назад. Разговор проходил в оружейной комнате.
— А как вас туда занесло, простите?
— Я… я искала туалет. Пошла по коридору, услышала, как за одной из дверей плачет женщина, и…
Тут я пересказала Сметанину все в подробностях. Он молчал, не бледнел, не краснел и вообще выглядел спокойным, как Монблан. Когда я закончила, он сказал:
— Что ж, теперь я могу развестись с моей женой без всякой опаски. Высокомерная стерва! И на кого она только меня променяла! Ха, на астролога. Смешно до колик. Вы ешьте, Вероника, ешьте. События, о которых вы мне столь любезно рассказали, не стоят того, чтобы из-за них перестать есть отличную стерлядку. Только не подавитесь косточкой.
— Я постараюсь, — пробормотала я, краснея.
Было мне нестерпимо тошно. Хотелось дать пощечину себе самой. Хотя в чем я провинилась? Да ни и чем! К тому же я предупредила преступление, убийство человека!
— Теперь они изменят свои планы, — сказала я Сметанину. — Раз знают, что я все слышала.
— Вполне возможно.
— Вам, наверное, следует усилить охрану.
— Ни к чему. Если кто-то захочет со мной разделаться, он пробьется и через охрану.
— Ну да, логично.
— Почему вы не едите картофель?
— От него полнеют. Господин Сметанин, я бы не была столь беспечна в деле своей безопасности.
— А, бросьте, Вероника! Я не боюсь. Уж если мне на роду написано погибнуть от руки Лунатика или моей вздорной жены, так это и сбудется. Совершенно не стоит из-за этого отказываться от радостей жизни. Кстати, вот что.
— Да?
— Охрана потребуется вам. Вот уж кто действительно в опасности, так это вы, девочка.
— Я не девочка, я почти ведьма. Думаю, я смогу справиться с любыми угрозами. К тому же у меня есть инкуб. Он майор милиции и может защитить меня лучше всякого частного охранного предприятия.
— Ну смотрите, — шутливо погрозил пальцем Сметанин. — Вы нужны мне живой и по возможности здоровой.
— Хорошо, это я учту.
Остаток обеда мы провели в ничего не значащей беседе о погоде и природе. Наконец господин Сметанин отпустил меня. В сопровождении его племянника я оделась и спустилась к машине.
На улице уже было сумрачно и непогоже. Разгулялась метель. Бедный бурундучок, наверное, спрятался от греха подальше.
Алексей довез меня до дому и распрощался. Я вошла в подъезд. Там было темно.
— Черт! — в сердцах сказала я. — Опять лампочку разбили!
И тут же получила сильнейший удар по голове.
…Очнулась я на грязном холодном полу подъезда. Я лежала на боку, сжавшись, как побитый котенок, и инстинктивно крепко прижимала к груди шкатулку с Книгой. Слава богу, ее у меня не украли. Голова просто раскалывалась от боли, во рту пересохло, и мне казалось, что я на самом деле уже мертвая, а не живая.
— Помогите, — прошептала я.
И тут пришло счастье.
Явилось оно в форме майора Колоскова.
— Никочка! — закричал майор и поднял меня на руки, — Бедная моя! Что с тобой сделали!
— Голова, — проскулила я. — Меня ударили. Меня хотели убить.
Майор принес меня в квартиру, осторожно раздел и отправился со мной в ванную. Тут он осмотрел мой многострадальный затылок.
— Шишка, — сообщил он, — но не проломили, что само по себе хорошо. Никочка, ты не волнуйся, я обязательно найду этих подонков. А пока давай я помогу тебе вымыться.
Майор выкупал меня как младенца, виновато пряча глаза.
— Прости меня, Ника, — проговорил он, когда я, вымытая и завернутая в банный халат, возлежала на диване в гостиной. — Прости, я должен был поехать с тобой! Но я не ожидал, что на тебя нападут. Кому ты перешла дорогу?
— Госпоже Сметаниной и ее любовнику.
Я рассказала инкубу все. Он слушал, вскрикивал и хватался за сердце. Чувствительный инкуб мне попался.
После этого события ничего не было. Вернее, ничего замечательного не было. Некоторое время я провалялась в постели с жестокой простудой — я сильно переохладилась, когда битых два часа пролежала на полу выстуженного сквозняками подъезда. Толик ухаживал за мной как за ребенком. Приходили Юля и Ромул и, конечно, моя мама. Мама лечила меня антибиотиками, а Юля — травяными настойками. Так — в болезни и немощи — я встретила Рождество и проводила его. Майор сказал мне, что никакого покушения на банкира Сметанина не было. Ну это естественно! Какое уж тут покушение, если этот апаш все просчитал на несколько ходов вперед.
Кстати, от него мне прислали огромный букет хризантем и записку. В записке было всего три слова: "Скорейшего выздоровления. Отомщу". Я, конечно, поняла, что мстить Сметанин собирается не мне, а тем, кто подослал ко мне подъездного убийцу.
А тут еще Юля! Выдумала неизвестно что!
Дескать, давай мы тебя похороним!
— Здравствуйте! — сказала я. — Еще чего! Я, слава богу, жива и, как говорит Толик, дешево отделалась.
— Я тебе объясню. Хоронить мы будем, конечно, не тебя, а твоего морока. А ты с Толиком пока уедешь в Толедо или в Оро. Так мы убьем…
— Опять ты про "убьем"!
— Прости, но из песни слов не выкинешь. Так мы убьем сразу двух зайцев: ты поправишь свое здоровье на курорте в Оро или в Толедо, а тем временем твои враги успокоятся и не станут больше совершать на тебя покушений.
— "Ее звали Никита" какая-то получается.
— Ну и что? Никита — это классика. Кто сказал, что нельзя учиться у классики. Давай тихонечко предупредим всех твоих самых близких — маму там, бабу Зину, что на самом деле ты жива. А морок возьмем и похороним. И гулять в Испании!
— Заманчиво. Но как-то… страшновато. Ведь это все равно что накликать на себя смерть.
— Ничего подобного! Наоборот, дольше жить будешь. Это не накликать на себя смерть, а перехитрить ее!
Словом, Юля меня убедила пуститься в эту авантюру. Маму я предупредила, что умирать на самом деле не собираюсь, Толику сказала, что хочу с ним поехать в Толедо, и так мы провернули затею с похоронами.