Крошечный постоялый двор утонул в торфяном дыму и до стропил был набит рыболовными сетями. Вряд ли это место подходило для графской прислуги.
— Да, очень часто. И три дня назад заходил промочить горло.
— Что он ищет? — спросил Ланкастер, хотя уже понимал, что ответ будет туманным.
— Не знаю, он никогда слова не скажет.
— Ну, хорошо. — Николас хлопнул шляпой по колену. — Спасибо, что уделили время.
Ланкастер надел шляпу и осмотрелся вокруг, желая убедиться, что никого нового на постоялом дворе не появилось, но на него смотрели все те же пять человек. Он поднял руку, прощаясь с ними, и вышел на улицу.
Если он правильно помнил, а он не был в этом уверен, до земли Ричмонда было пять часов хорошей езды в экипаже. Чуть меньше, если ехать верхом. Возможно, Брэм приезжал каждые несколько дней и сразу же возвращался домой.
Несмотря на дождь, Ланкастер не стал садиться в экипаж и направился к узкой улочке, где жила семья Адама. Вчера мать мальчика была взволнована визитом виконта и напугана тем, что ее сыну предстоит жить в доме, населенном духами. Она и соглашаться не хотела, и отказать не могла. Ник чувствовал вину за причиненное неудобство, поэтому бодро шагал под дождем, чтобы пожелать доброго дня женщине и сообщить, что ее сын прекрасно устроился.
После этого он зашел к миссис Пейнтер проведать миссис Пелл, но, когда дождь ненадолго прекратился, она, оказывается, отправилась домой. Оставалось надеяться, что она уже на месте и усердно трудится над мясным рагу к сегодняшнему ужину.
Николас, чувствуя себя немного потерянным, прежде чем сесть в экипаж, оглянулся на дорогу. Все это время он почти не переставая думал о Синтии.
В тот момент, когда они с Синтией остались наедине в маленькой комнате, ему казалось совершенно естественным заняться с ней любовью. Она с радостью отдалась ему. И он с легким сердцем принял ее дар.
Но теперь он дрогнул. Что же он сделал? Он не может жениться на ней, но теперь не жениться невозможно. Она может быть беременна, хоть он и принял меры предосторожности. Она была такой красивой, соблазнительной и пылкой. И такой знакомой, несмотря на новизну его физического влечения.
Ланкастер в задумчивости потер лоб. Нет, ему не следовало заниматься с ней любовью. И все же мысль о том, чтобы отказаться от этого, острым кинжалом пронзила его сердце.
Еще тяжелее было от мысли расстаться с ней, когда это приключение закончится.
Он не мог жениться на ней, но и не жениться не мог.
В висках качала пульсировать, боль. Скоро, они приедут в Кантри-Мэнор. Нужно придумать, что сказать Синтии. Хорошая мысль — сказать, что они не могут больше этим заниматься. И что потом?
Эта мысль вызвала новый приступ боли.
— Джеймссон! — окликнул Ник кучера, стукнув кулаком по крыше экипажа. Открылось небольшое окошко. — Отвези меня в Оук-Холл.
Ответ Джеймссона унес ветер, но окошко закрылось.
Ланкастер не поедет домой — он хочет задать несколько вопросов мистеру Камбертсону. Узнать подробности про тот долг и про таинственные появления Брэма. Если он задержится там подольше, может быть, ему придет в голову мысль о том, как быть с Синтией Мерриторт. Сейчас он думал только о том, как решить ее проблемы.
Брэм оставался тайной. Его личность, его местонахождение, его намерения. Может, Ланкастеру следует просто убить его. Синтия сказала, что он не причинял ей боли, но он допустил, чтобы ей сделали больно. Он стоял рядом и наблюдал, как на нее нападает монстр.
Кроме того, Николас запланировал убить Ричмонда. А еще было это животное, Джеймс. Три убийства. Это переходит все границы. Скорее всего, Синтия не оценит эту коллекцию трупов.
Может быть, Брэм заслуживает не убийства, а лишь хорошей взбучки. Остаются два убийства. Два — это справедливое число? Зверь, прятавшийся в нем глубоко внутри, похоже, остался доволен.
Спустя пять минут Ник постучал в дверь Оук-Холла, и она моментально открылась перед ним.
— Бы получили мое письмо?
Ланкастер с удивлением смотрел на Камбертсона, который уцепился рукой за ручку двери и не отпускал ее. Куда же делся немощный старый лакей?
— Проходите, проходите, — бормотал Камбертсон, махая рукой.
— О каком письме вы говорите?
— Я отправил вам письмо с этой ненормальной служанкой. Разве вы его не получили? Господи, сколько же испытаний может выпасть на долю одного человека?
Ланкастер внимательно посмотрел на отчима Синтии и молча последовал за ним по коридору в запущенный кабинет. За дверью кабинета спал в кресле дряхлый лакей.
— Брэм опять приходил, — рявкнул Камбертсон, обойдя стол и плюхнувшись в кресло.
— Сегодня?
— Нет, вчера днем. Напомнил мне только, что лорд Ричмонд хочет знать, когда моя Мэри вернется. Больше ничего. Я ответил, что это не имеет значения. Девочке только тринадцать лет!
— И зачем вы мне это рассказываете?
— Вы единственный человек в округе, который может меня понять.
— Я? — Ланкастер раздраженно покачал головой. — Что я должен понять?
— Каково жить под таким давлением. Жить со всеми долгами, без надежды на будущее.
Ланкастеру хотелось плюнуть в лицо этому человеку и заорать, что между ними нет ничего общего. Но он только поправил манжеты и смотрел на пятно, образовавшееся на пыльной поверхности стола.
— Я знаю, вы считаете, что я неправильно поступил с Синтией, но я хотел, чтобы она удачно вышла замуж. В конце концов, ее отец был благородным человеком. Ей нельзя выходить замуж за человека более низкого происхождения. Я делал все возможное, чтобы чтить его имя.
— Сколько вы должны Ричмонду?
— Тринадцать тысяч, — пробормотал Камбертсон.
Тринадцать тысяч фунтов. Это немного. Это не стоило жизни молодой девушки. И уж точно не стоит жизни двоих. Но на этих землях такой доход можно получить примерно за пять лет, при условии, что Камбертсон еще не распродал большую часть угодий.
— И что вы собираетесь делать? — спросил Ланкастер.
— Что я могу поделать? Однажды он уже пригрозил притащить меня в суд. Надо было либо отдать ему Синтию, либо продать землю. Без земли мы остались бы ни с чем.
— А без Синтии у вас все было бы в порядке.
— Конечно, все было быв порядке, — огрызнулся Камбертсон. — Она бы все равно рано или поздно вышла замуж. И без Мэри мы обойдёмся, если только я смогу убедить в этом свою жену.
Удивительно, но в глазах этого человека, похоже, блеснули слезы. Но не исключено, что он больше печалился о долгах, чем о судьбе дочерей. Ланкастер понимал, как это ужасно — продавать свои земли, но если Камбертсон распродаст свою семью, кому он потом передаст землю?