— Конечно. — Сердце у него сильно забилось. Он притворился, что никак не может справиться с застежкой, а на самом деле едва сдерживался, чтобы просто не вырвать крючок.
— Осторожно. — Она повернула к нему голову. — Материя очень тонкая и…
Он положил обе руки ей на плечи и решительным жестом сорвал платье из дорогой ткани, прошитой серебряными нитями. Та же участь постигла и нижнее шелковое белье. Эмма пыталась протестовать.
— Эйдриан, это мое подвенечное платье!
— Ты же не собираешься снова его надевать, — пробормотал он, понимая, что это его не оправдывает.
— А наши дети? — негодовала Эмма. — Если я захочу передать это платье дочери? Ты подумал о том, что у нас может быть дочь?
Он погладил ее обнаженные плечи.
— Я только об этом и думаю. — И прошептал, наклонив к ней голову: — Если у нас будет дочь, то, надеюсь, точно такая, как ты.
— Эйдриан, — прошептала она в ответ, — я всегда хотела иметь детей.
Он улыбнулся и, подхватив на руки, отнес в постель.
— Подари мне прелестных дочек, которые будут похожи на их мать. Подари мне сыновей. Подари мне себя, Эмма.
Она смотрела, как он нетерпеливо сдергивает с себя одежду, и, помимо воли, ее охватило возбуждение. Она не могла отвести глаз от его наготы и видела, что он это заметил. Если бы покойный муж застал ее наблюдающей за тем, как он раздевается, то быстро бы прикрыл интимные места платком.
Эйдриан же, этот бесстыжий и свободный от предрассудков авантюрист, потянулся и выгнул спину, показывая ей свое потрясающее тело.
— Господи, до чего же тесная одежда, — пробормотал он, не сводя полуприкрытых глаз с ее лица.
Она лизнула уголки губ.
— Я понимаю почему. — И невинным тоном спросила: — А ты не хочешь прикрыться? Шейным платком, например?
Он засмеялся и прижал ее к себе.
— Завязать вокруг бедер? — шутливо произнес он, целуя ее. — Для этого тоже есть определенные правила?
У нее замерло сердце, потому что его твердая мужская плоть упиралась ей в живот.
— Не думаю.
— Какое облегчение! Потому что, когда дело касается невоспитанности…
Эмма уткнулась лицом в подушку, чтобы он не услышал ее стона. Но любая попытка скрыть от мужа свое нарастающее возбуждение была обречена на неудачу. Он осыпал поцелуями ее грудь, а у нее стянуло живот. «Господи, прости меня, — мысленно произнесла Эмма, — но я веду себя, как сластолюбивая Венера».
— Если мне предстоит обучать тебя манерам джентльмена, — со вздохом сказала она, — то нам придется начать с наблюдения за твоим ужасающим поведением.
Он усмехнулся:
— Уж в чем, а в этом, по моему скромному мнению, я весьма преуспел.
Она приподнялась на локте. Грудь у нее пылала от его жарких поцелуев.
— Тогда покажи, чтобы мы могли начать обучение. Он просунул язык между ее губ и стал ласкать ей рот, вызывая у нее новый прилив желания. Эмма вцепилась пальцами ему в спину, в упругие ягодицы.
— Я весь горю, Эмма. Твои прикосновения…
— Тогда можно мне…
Она не успела закончить, как он все понял и приподнялся. Она ощутила в своей маленькой ладошке его огромный член и осторожно погладила.
У Эйдриана дрогнули плечи, затем он выгнул спину, показывая свою радость от ее легкого касания. В ответ она встала на колени и прижалась лицом к его груди.
— Никогда я не жаждал женской ласки и нежности, как твоей, жена моя, — с хрипом вырвалось у него.
— А я никогда не хотела вот так коснуться мужчины, — прошептала она в ответ. — Но признаюсь, если ты сию минуту не продолжишь своего ужасного поведения, то я…
Он потянул ее на себя, и она оказалась под ним. Лоно у нее пульсировало с такой силой, что казалось, вот-вот разорвется. Она развела бедра. Он понял и принял ее призыв. Тайна, сладкая тайна мужской силы снова была готова открыться для нее. И она тоже сильна, сильна своей слабостью, подчиненностью его силе.
Когда, наконец, она ощутила эту силу у себя внутри, в голове пронеслось: как чудесно быть не только женой, но и дамой с некоторым опытом, сознающей, что даже для внешнего приличия есть свое время и место.
Как и для страсти.
Новобрачные проспали бы все утро, если бы Бонес, камердинер Эйдриана, не поставил к дверям поднос с обильным завтраком вкупе с подарками и визитными карточками с поздравлениями.
Недовольно ворча, Эйдриан открыл дверь, но Эмма мягко попеняла ему на неблагодарность.
Ей всего три раза в жизни подавали завтрак в постель. Правда, она не хотела, чтобы это вошло в привычку.
— Не могу сказать, что мне очень удобно завтракать без одежды, — сказала она, а он довольно улыбнулся и положил ей в рот дольку испанского апельсина.
— Ты на редкость скандальная молодая дама. Должно быть, поэтому я в тебя влюбился, — шутливо произнес он.
— Не вздумай сказать это своему отцу, когда будешь представлять меня ему.
— Яне тороплюсь и не горю желанием это сделать.
— Так я и поняла. Но тебе никуда не деться от неизбежного, и ты не обретешь душевного покоя, пока не покончишь с этим.
— Вот что неизбежно. — Он просунул руки под ее голые бедра, и она оказалась под ним.
Снова раздался стук в дверь. На этот раз Бонес был так взволнован, что Эйдриан не стал его прогонять.
— Это ваш брат, милорд. Я взял на себя смелость впустить его. Он сказал, что не уйдет, не встретившись с вами.
— Мой брат? — не поверил Эйдриан. — Бонес, ты уверен?
Эмма села и с возмущением сказала:
— Он, скорее всего, ошибся. Только у моих братьев хватит наглости прервать завтрак в первое же утро нашего медового месяца. Кто именно из негодяев заявился, и что у него за оправдание на этот раз?
Бонес кашлянул.
— Это лорд Седрик, мэм. Брат милорда.
Эйдриан недоуменно посмотрел на дверь:
— Седрик здесь?
— Да, милорд, — ответил Бонес. — И он настаивает на том, чтобы вас увидеть.
Эмма оделась с особой тщательностью и выпила две чашки несладкого чая. Она решила не мешать встрече Эйдриана с братом. Конечно, Седрик появился не вовремя, но, вероятно, в родовом поместье возникли неотложные обстоятельства. Хотя Эйдриан и утверждал, что болезнь отца всего лишь хитрость, но, возможно, все обстоит не совсем так. Непохоже, чтобы лорд Седрик прервал первый день медового месяца брата по злому умыслу. Поскольку Эйдриан не общался с герцогом, то появление Седрика можно считать совпадением. Эмма не осмелилась настаивать на том, чтобы пригласить герцога на свадьбу, учитывая нелюбовь Эйдриана к отцу.