У нее перехватило дыхание.
– Никто и никогда меня так не обнимал.
Он уткнулся носом в ее шейку. Она никогда не поверит, что он никогда так себя не вел, что из всех братьев он был самым сдержанным.
– Никто и никогда так не манил меня.
– Вы это говорите просто так.
– Думаете, я стал бы лгать?
– Я думаю, что вы опасный повеса и…
Он поцеловал ее в сочные соблазнительные губы и буквально вжал в спинку дивана. Он хотел, чтобы она принадлежала только ему.
Они оба были молоды, порывисты и страстны. Тогда он уже знал, как возбудить женщину, но в их свидании не было ничего преднамеренного. Он целый час целовал ее, исступленно пожирая ее рот, даря маленькие ласки, которые доставляли ей удовольствие. А между ласками они разговаривали. Он медленно вел ее, уговаривал, манил, знакомил с тайнами чувственности. Он разрушал ее внутренние запреты так мягко, что она того не сознавала. Да что она, Хит не мог предсказать и собственную реакцию. Все, что он сознавал, – это никогда ранее не испытываемое вожделение.
Он перестал следить за временем. Окружающий мир ушел из его сознания. Хит помнил, как они скатились на пол, как перелетел через карточный столик ее жакет, как открылась в расстегнутом лифе ее прекрасная грудь.
Его рубашка была расстегнута до пояса. Он буквально задыхался от вожделения. Когда он склонился к ней, крепко зажав бедрами, она уперлась ладонями ему в грудь. Он мучительно жаждал облегчения. Он ощущал жар ее тела, дрожь ее беспомощного возбуждения, нежный призыв ее кожи. Отчаянно стремясь к ней, Хит вздернул ее юбку. Будущего не существовало.
– Что вы со мной делаете? – задыхаясь, неуверенно прошептала она.
– Тебе больно?
Она потрясла головой. Дыхание срывалось с губ краткими выдохами блаженства. Он наслаждался, прикасаясь к ней, целуя ее губы, грудь, играя с ней. Никогда, ни до, ни после того дня, не испытывал он такого отчаянного, безудержного возбуждения. Она откликалась на каждое его движение, ее тело словно созрело для его прикосновения.
– Что, если кто-нибудь заметит, что нас нет? – спросила она, глядя ему в глаза.
– Ты делаешь доброе дело, – прошептал он в ответ, скользя губами по ее шее.
– Доброе дело? – рассмеялась она.
– Да. – Он жизнерадостно усмехнулся. – Ты читаешь сказку человеку, которого ранила.
Она посмотрела на его плечи.
– Не вижу никакого урона твоему телу.
– А дырка в плече?
В этот знойный день ему ни о чем не хотелось думать всерьез. Он уезжал на войну и знал, что может не вернуться. Просто чудо, что они сумели вовремя остановить этот бездумный, жаркий порыв, который кинул их друг к другу. Если бы Хит до конца последовал своим инстинктам, то уговорил бы ее отдаться ему. Но к ним, одновременно к обоим, вернулся здравый смысл.
– Не надо, – сказала она.
Он помог ей одеться.
– Я отыщу вас вечером, за ужином.
В дверях она позволила ему поцеловать себя в последний раз. Они помедлили. Жар еще не оставил, их тела, возбужденные до мучительной жажды близости.
– Пожалуйста, не рассказывайте никому, – попросила Джулия.
Он вздохнул, уткнувшись ей в шею, глубоко вдыхая в себя ее запах. Он хотел, чтобы она осталась с ним… не хотел отпирать двери.
– Никогда.
– Обещаете?
– Обещаю. – Он поймал ладонью ее упрямый подбородок. – Но я хочу увидеть вас снова. Я должен вас увидеть.
Но он так и не увидел ее. Сославшись на простуду, она не вышла к ужину тем вечером. Он обдумывал, стоит ли пойти к ее отцу и, во всем признавшись, попросить ее руки.
Но ведь она взяла с него слово, что он никому ничего не скажет.
И он не сказал.
Иногда он размышлял о том, что было бы, если б он все-таки это сделал.
До этого вечера он полагал, что больше никогда ее не увидит. С того дня прошли годы. Она вышла замуж за другого, а Хиту осталось лечить уязвленные чувства. Весьма вероятно, что она тоже старалась забыть о случившемся.
– Проблема в том, – с досадой продолжал Рассел, прерывая воцарившееся между ними молчание, – что Джулия считает, будто может сама о себе позаботиться. Она всегда так считала.
– Возможно, это в ее силах.
– Защититься от хладнокровного убийцы? – Рассел поправил черную шелковую повязку на глазу.
Хит не понял, было ли это просто нервным жестом или не слишком тонким напоминанием о том, чем пожертвовал Рассел ради спасения друга.
– Она в Индии стреляла в человека. Ты знаешь об этом? – спросил Рассел.
Хит не знал. Он считал, что потерял ее навсегда, и не хотел знать подробности ее жизни с другим мужчиной в дальней чужой стране; Он неумел легко проигрывать в любви и убедил себя, что она ему безразлична.
– Сипая? – лениво поинтересовался он.
– Нет. Пьяного английского солдата, напавшего на одну из ее служанок. Она выстрелила ему прямо в задницу.
Хит рассмеялся:
– Я об этом не слышал. – Впрочем, его это не удивило.
– Слава Богу, это не стало общим достоянием, – с чувством произнес Рассел. – Это не та история, которая украшает порядочную молодую женщину.
– Ты ставишь ей это в упрек?
– Я, конечно, нет, – с мальчишеской ухмылкой отозвался Рассел. – Но нет никакой нужды, чтобы весь цивилизованный мир знал, что я без ума от чертовой амазонки. Понимаешь? Пусть это остается нашей тайной.
Хит поднял брови. Без ума?
– Я ни единой душе не расскажу об этом.
– Я это знаю. – Рассел издевательски усмехнулся. – Она ведь и тебя когда-то подстрелила. В плечо, не так ли? – Он засмеялся. – Господи, я чуть не забыл об этом. Да, было дело. Ты валяешься в грязи, белый как полотно, а Джулия склоняется над тобой, уверенная, что убила тебя. Я поначалу решил, что между вами что-то происходит, и озверел от ревности.
Хит промолчал. Эта картина ярко стояла у него перед глазами: грязь, боль, кровь, склонившаяся над ним Джулия… ее ясные серые глаза, пышное соблазнительное тело.
– Я помню, как ты до упаду смеялся, когда сообразил, что случилось.
– Думаю, что именно в тот день я решил, что женюсь на ней. Если вообще на ком-нибудь женюсь.
Хит посмотрел вниз, на бальный зал. Под балконом какая-то женщина старалась спрятаться за колонной. Хит не мог разглядеть ее лица, но что-то в ее осанке и фигуре показалось знакомым и привлекло внимание. Какого черта она делает? Играет в прятки?
– Думаю, то же самое могли бы сказать и все мужчины в этом зале.
– За исключением тебя. – Рассел облокотился на балюстраду.