— Спит, — добавила Любовь Николаевна. — И лицо у него самое простое и никакое не грозное. Надо бы ему валенки на зиму купить, а то у нас с Покрова такие холода начинаются…
— Батюшка, — обратилась к протоиерею Ольга. — Неужели это правда? Ну, то, что вы в детстве именно ему на лысину мороженое кинули…
— Правда, — покаянно склонил голову отец Емельян. — Был грех.
— Был, да весь вышел, — сказал архиерей. — Ты теперь, Емельян, за это мороженое столько вытерпел. И тебе ведь по потылице досталось, вон, вижу шишку… Найти бы еще того мерзавца, что так тебя облагодетельствовал.
— А что его искать? — встрял отец Арсений. — Наверняка это кто-нибудь из мэ-э-эрских прислужников. Только ведь не заявишь им официальный протест.
— Да и ни к чему нам протесты. Связываться с мэром — себе дороже, — рассудил владыка Кирилл и добавил: — Ну, богохранимый клир и паства, пора вам и честь знать. Совсем вы меня, старого архиерея, уходили своими приключениями. Пойду к себе. А вы — ни слова о случившемся.
— Как же так, владыка? — удивился дьякон. — Нас спрашивать станут: что с колдуном, куда делся…
— Скажем — свершилось нечто, нашему уму неподвластное, — ответил владыка Кирилл.
— Не поверят.
— А вот это, — осерчал владыка Кирилл, уходя, — уже не наша забота.
Наши герои, проводив архиерея, еще немного посмотрели, как мирно спит в сторожке старик, теперь мало напоминавший могущественного колдуна. А потом, перекрестившись и по очереди приложившись к Ковчежцу, они вышли из собора и отправились каждый делать то дело, к которому призваны. Словно по уговору, они не обсуждали происшедшее, только Любовь Николаевна вздохнула:
— Надо же, как жизнь оборачивается. А Ольга прибавила:
— Да-а. Смотрите, а дождь-то кончился.
— По грибы сейчас хорошо бы. Самые-то перед Успением пойдут опята…
В городе после дождя почему-то пахло цветущими подсолнухами.
А в кабинете мэра Изяслав Радомирович вручил дхиан-когану Вассе льготу на ежегодное дополнительное пользование одноразовой быстрорастворимой нирваной.
— Заслужила, дорогая, — пробормотал мэр, пряча глаза. — Заработала. Молодчина. Как ты его швырнула в этот собор…
Дхиан-коган не сказала привычного «Служу астралу», приняла льготу и исчезла. Словно брезговала находиться в одном зоне со своим начальником.
— Чепуха, — сказал сам себе Изяслав Радомирович. — Подумаешь, какие все благородные. Я прав. Я все сделал как надо. И город этот оценит.
…Забегая вперед, надо сказать, что город этого не оценил, и на следующих выборах мэр с треском провалился. Но это уже совсем другая история.
…Постепенно в Щедром забыли, как колдун Танадель вызвал на поединок священника и что из этого вышло.
А при соборе Всех Святых появился новый церковный сторож. Старенький такой дедок, мирный. Любит слушать пение на всенощной и колокольный звон. Зовут его Демьян. К Покрову архиерей подарил ему хороший овчинный полушубок, кроличью шапку и валенки. Дед Демьян не очень общителен и разговорчив, но иногда он приходит в гости к отцу Емельяну и Любови Николаевне, пьет чай и уважительно относится к крыжовенному варенью.
— Вопрос стоит следующим образом, — сказал дьякон Арсений. — Кто будет царем Иродом?
— Не знаю! — расстроенно отозвалась Ольга и опустила крылья. — Нету ни одной подходящей кандидатуры!
— Ну в какой-то мере это даже хорошо, — утешил жену отец дьякон.
— Тебе бы только смеяться, — вспыхнула было Ольга, но сама тут же фыркнула.
Столь странная озабоченность поисками царя Ирода на самом деле объяснялась самым простым образом. Позавчера начались Филипповки — Рождественский пост, а значит, до Рождества — всего ничего, чуть больше двух месяцев. И за это время преподаватели воскресной школы при церкви Димитрия Солунского должны были отрепетировать пьесу, премьера которой планировалась на третий день после Рождества. Пьеса называлась «Вифлеемская звезда», и, наверное, не нужно объяснять, о каких событиях шла в ней речь. Основные роли Уже были распределены, даже Ангела мести, что Должен был покарать Ирода за преступления, вызвался играть молодой звонарь Тимофей — внешность у него воистину была грозная и выдающаяся. А вот с царем…
Ольга отставила в сторону коробку с перьями и блестками — ими она обшивала марлевые крылья для Ангела-благовестника, который будет возвещать пастухам о рождении Спасителя, и вздохнула. Затея с пьесой, поначалу подхваченная дьяконицей с восторгом, теперь понемногу начала терять свою привлекательность. Ольга мысленно попрекнула себя за это: во всем нужно терпение, а неудачи должны побуждать к действиям, а не к унынию.
— Арсений, — сказала она мужу, — может, нам отца Власия попросить?
— Дорогая моя, в своем ли ты уме? Чтоб священник, да еще отец Власий, пошел на такое…
— Ты не понял, — заторопилась с пояснениями Ольга. — Просто у отца Власия много знакомых, ну, таких, определенного склада…
— То есть бандитов?
— Ну почему обязательно бандитов? Вотк нему на исповедь ходит этот, ты мне рассказывал, Антон, который хозяин мясной лавки на рынке. Я его как-то видела…
— Ага, что, типичный царь Ирод? — сыронизировал дьякон.
Ольга подумала с минуту, потом ответила:
— Нет, не подходит. У Ирода, я полагаю, в лице были хоть какие-то признаки интеллекта.
— То-то и оно. Так что идею насчет духовных чад отца Власия придется оставить. Да и потом, ты же знаешь, что с самим отцом Власием тоже каши не сваришь, ему эти наши рождественские затеи безразличны. Сама понимаешь. Ольга вздохнула.
— А ты поговори с Зоей, — вдруг посоветовал ясене отец дьякон. — Может, она найдет выход из ситуации.
— Ну знаешь! — вспыхнула Ольга. Помолчала и добавила: — А почему нет? Это мысль…
Здесь надо немного отступить от сюжета и переместиться в то время, когда Ольга еще не была замужней дамой и дьяконицей.
Сызмальства Ольга была страстной поклонницей чтения. Как она сама говорила, читать она выучилась в четыре года, но не по букварю, а по подарочному изданию «Аэлиты» Толстого. С четырех же лет Ольгу пленила фантастика, поэтому, при своем запойном увлечении чтением, в школе на уроках литературы она получала тройки, потому что равнодушно относилась к проблемам Чацкого и Печорина, а позднее — Ивана Денисовича и деда Щукаря. От увлечения фантастикой Ольга не отказалась и повзрослев. Правда, теперь ее читательские горизонты расширились, она наравне с Урсулой Ле Гуин читала Блаватскую, и если в творчестве первой ей все было понятно, то вторая повергала ее в искреннее недоумение. В девятнадцать лет Ольга решила окончательно разобраться с теософией и вынести свой вердикт по данному вопросу. Поэтому она старательно читала книги, в которых наличествовал такой вероучительный и идеологический винегрет, что разум нормального человека пошел бы трещинами, как стекло от удара молотка. Но вскоре произошло событие, целиком изменившее Ольгину жизнь.