– А ты что сделала? – спросила Мария.
– Я поднялась в башню, сняла шелковое платье и надела дорожную одежду. Я написала маленькую записку старой Эльспет, своей гувернантке, говоря в ней, что уезжаю, но что со мной все в порядке, чтобы она не беспокоилась, и подсунула ее под дверь ее спальни. И когда в доме стало совершенно темно и все затихло, я взяла огромный мешок, выскользнула из дома и собрала все осколки разбитых горшков с остатками герани, которые смогла найти в темноте, наполнила ими мешок, прошла через парк, туннель и большие ворота и вышла на дорогу, ведущую прочь из долины. Я шла всю ночь и на заре очутилась в мире, которого совершенно не знала, и он показался мне чужой страной, и я почувствовала себя одинокой и покинутой. Но я не проявила слабости и не повернула назад. Я дошла по дороге до города, постучала в первую приглянувшуюся мне дверь, и спросила не нужна ли им служанка. Они сказали, что нужна. Сын хозяев, молодой адвокат, влюбился в меня с первого взгляда, и я вышла за него замуж так быстро, как только было возможно, потому что он был добр и понравился мне, а в своей гордыне и гневе, я решила поставить преграду, которая не позволит сэру Бенджамину вернуть меня силой.
– А он попытался вернуть тебя назад? – спросила Мария.
– Да. И он, и Старый Пастор, и Эльспет не успокоились, пока не обнаружили моего пристанища, и сэр Бенджамин послал Старого Пастора сказать, что он прощает меня и забирает меня назад. Но сам он не приехал… Наверно, он был слишком задет и горд, и зол… И он не прислал мне извинений за то, что побросал в окно мои герани. И я еще больше разозлилась и послала со Старым Пастором записку, чтобы мне прислали мою одежду, и сказала, что выхожу замуж за моего адвоката, так скоро, как только можно, и буду жить в городе, и никогда не вернусь в долину.
– Но ты вернулась, – сказала Мария.
– Да, я вернулась. Я слишком ее любила для того, чтобы оставаться вдали, и я была деревенской девочкой и ненавидела город. Когда Эльспет стала привратницей, я навещала ее, а когда она умерла, и мой муж тоже умер, я собрала все свои пожитки, включая розовые герани, и тайно поселилась здесь, как я тебе рассказывала… Как первая Лунная Принцесса.
– Да! – выдохнула Мария. – Она тоже здесь жила?
– Думаю, что да, – ответила Эстелла. – До того, как мы с Робином поселились в домике у ворот, никто не пользовался маленькой комнаткой-пещерой, где сейчас живет Робин. Она была завалена землей, камнями и всяким мусором, который нападал в дыру, где сейчас окно. Робин и я вычистили весь мусор и нашли маленькую дверцу в холме с молоточком в виде лошадиной подковы, а еще мы нашли прямо подо всем мусором серебряное зеркало со скачущей лошадью, которое теперь висит в моей комнате. Кому еще это могло принадлежать, если не ей? Мне кажется, что она жила тут всю жизнь после того, как покинула усадьбу, а ее маленькая белая лошадка паслась на склонах Райского Холма.
– Наверно, это была она, – сказала Мария. – Эстелла, легенда рассказывает, что она взяла с собой жемчужное ожерелье. Вы его не находили?
– Нет. Я часто его искала, но так и не нашла. Огромное рубиновое кольцо, которое Лунная Принцесса подарила сэру Рольву, сохранилось, и сэр Бенджамин его иногда носит, но жемчуга безнадежно пропали. Жалко, ты бы была хороша в них в день своей свадьбы.
– Подумать только, Эстелла, – сказала Мария, – что ты жила в домике у ворот все эти годы и так и не попыталась помириться с сэром Бенджамином!
– А почему я? – холодно возразила Эстелла. – Он ведь не попытался помириться со мной.
– Он пытался! Он послал Старого Пастора к тебе в дом адвоката.
– Это был не лучший способ мириться. Он так и не извинился за свою вспышку, и он не извинился за то, что выбросил в окно мои герани. И все другие герани, которые он не побросал в окно, он уничтожил, потому что я никогда не слышала, чтобы в доме или в саду была хоть одна герань.
Мария ничего не ответила, но внезапно вспомнила таинственную комнату над туннелем между задним двором и огородом, и розовые герани, которые она видела в окне. Она попадет туда и узнает кому принадлежат эти розовые герани при первой же возможности. Но теперь следовало заняться возвращением Райского Холма Богу, и они уже приближались к поломанным воротам, ведущим в деревню.
– Сейчас нет времени, Малютка Мама, чтобы говорить, какими, на мой взгляд, глупцами были вы с сэром Бенджамином, – сказала она сурово, – но я скажу тебе позже. Наверно, мы оставим зверей в церковном дворе, когда пойдем внутрь?
– Нет, мы возьмем их с собой, – ответила Эстелла. – Старый Пастор не возражает против зверей в церкви. Он говорит, что собаки, кошки и лошади самые замечательные дети Божьи, которые, как правило, ведут себя куда лучше, чем люди, и он не понимает, почему бы им не быть в Божьем доме.
– Я тем более не понимаю, – сказала Мария.
Они проскакали по деревенской улице, которая еще казалась спящей в этот ранний час, только ручей, стекающий с Райского Холма, весело журчал под маленькими мостиками перед каждой калиткой, въехали в кладбищенские ворота и оказались в церковном дворе. У портала церкви Эстелла и Мария спешились и рука об руку вошли в церковь, а за ними парами следовали Рольв с Барвинком и Захария с Тишайкой. Шествие замыкал Виггинс, распустивший как знамя по ветру свой редкостный хвост.
Церковь была полна света, детей и музыки. Старый Пастор стоял на ступеньках хоров со скрипкой, зажатой под подбородком, наигрывая одну из самых красивых мелодий, которые только слышала Мария, и рассевшиеся вокруг него на ступеньках дети из Сильвердью, яркими одеждами напоминающие цветы, пели громко и радостно, как птички на заре.
Старый Пастор не перестал играть, когда Малютка Эстелла, Мария, Рольв, Барвинок, Захария, Тишайка и Виггинс присоединились к поющим детям, но он сказал им:
– Занимайте места и как можно быстрее подхватывайте слова и мелодию новой песни.
Эстелла и Мария уселись на ступеньках с Виггинсом и Тишайкой на коленях, Рольв и Барвинок терпеливо и почтительно стали рядом, и все настроились на разучивание новой песни… Но Захария перемахнул через дверь, которая вела к скамье Мерривезеров, и уселся внутри в такой позе, как будто он был сразу всеми египетскими фараонами, воплотившимися в столь выдающуюся мурлыкающую личность.
Слова песни, написанной Старым Пастором для этого исторического момента, запомнить было легко, и скоро Эстелла и Мария пели ее так же бойко, как и все дети.
ВЕСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Хвала Тебе за братца Солнце,
Как ярок и прекрасен он.
Хвала и за Луну-сестрицу,
Она – словно волшебный сон.
Хвала и за ночные звезды,
Что украшают Божий трон.
Хвала Тебе за дождь и ветер
И за росу и облака,
За радугу, что через небо
Встает, воздушна и легка.
За все, чего Своей любовью