— Время вышло.
И уже в следующую секунду мне в руки суют пакет с одеждой и настойчиво выпроваживают за дверь. Я даже трусы натянуть не успел — они так и болтаются у лодыжек, и я иду вперевалку, и мой член неловко раскачивается, словно белая трость слепого, и ассистентка еще имеет нахальство сказать:
— Спасибо за участие в нашем проекте…
Моя кожа еще не остыла после жаркого света прожекторов. Ассистентка подталкивает меня в спину, еще один шаг — и я окажусь голый на улице, и тут я заглядываю в пакет и вижу какую-то регбийную майку неопределенной торговой марки, в яркую контрастную полоску, с цельнокроеным воротником и широкими рукавами, которые вообще-то должны быть заужены. Я вижу эту некондиционную майку и раздраженно топаю ногой.
Это не моя одежда. Да, на пакете написано «137», это мой номер, но моя одежда, мои ботинки, мистер Тото — все осталось в подвале. Мне надо вернуться. И ассистентка обязана меня пропустить. В противном случае, говорю я ассистентке, я позвоню в полицию. Я стою на пороге и жду, раздраженно стуча ногой по бетонному полу.
Ассистентка смотрит на часы у себя на руке и говорит:
— Ладно. Она говорит:
— Хорошо. Вздыхает и говорит:
— Идите ищите свою одежду.
Я выхожу к лестнице, встаю на верхней ступеньке, смотрю сверху на тех, кто еще ждет своей очереди, и говорю: Джентльмены. Я стою, широко раскинув руки, и говорю: Перед вами — идеальный «ноль» по шкале Кинсея. [7]
И тот молодой актер, номер 72, он замирает, не донеся до рта чипсу. Он держит под мышкой моего мистера Тото и говорит:
— Она умерла? Бранч Бакарди говорит:
— И чего?
Он стучит пальцем себе по лбу и говорит:
— Они не могли снять тебя крупным планом. Так что никакой громкой славы тебе не светит.
Я тяну время, растягиваю удовольствие. Медленно спускаюсь по лестнице. На экранах под потолком Касси Райт берет за руку глухонемого слепого актера. Складывает его пальцы в шепотку, засовывает его руку себе во влагалище, прижимает покрепче и говорит: «Вода…» Моя любимая сцена в «Сотворившей секс-чудо». Я тяну время, неторопливо спускаюсь по лестнице. Потом также медленно подхожу к тому месту, где стоит Бранч Бакарди. Мальчик, номер 72, молча протягивает мне мистера Тото, и я так же молча его забираю.
По-прежнему не говоря ни слова, я улыбаюсь и убираю волосы со лба, так чтобы Бакарди мог видеть надпись: «СПасИбо, Дэн». С автографом Касси Райт.
Молодому актеру, номеру 72, я говорю:
— Это она придумала.
Я посылаю воздушный поцелуй в сторону лестницы и говорю:
— Твоя мама — истинный ангел.
Бранч Бакарди закатывает глаза. На его бритой груди больше нет медальона. Он говорит:
— Значит, ты все-таки сумел ее трахнуть.
Не хочу хвастаться, но я сделал все в лучшем вице, так что даже начал сомневаться: а что, если мой бедный папа — там, в Оклахоме — не такой извращенец, как он тогда на себя наговаривал?
Актер номер 72 что-то сжимает в кулаке — золотой медальон на цепочке.
Он смотрит на Бакарди и говорит:
— Я вот тоже начал сомневаться… Девочка-ассистентка кричит с верхней площадки:
— Джентльмены, минутку внимания… Бумажные пакеты стоят у стены, среди них есть и мой. У меня ощущение, что, пока меня не было, в комнате стало еще темнее. Даже мерцающий свет телеэкранов кажется уже не таким ярким. Актер номер 72 говорит:
— Мистер Баньян?
Он разжимает кулак и сует мне под нос раскрытую ладонь. На ладони лежат две таблетки. Он спрашивает:
— Какую из них вы мне дали… ну, чтобы у меня встало?
— Мне нужны следующие номера… — кричит девочка-ассистентка.
Эти таблетки, они абсолютно одинаковые.
— Номер 471… — говорит девочка-ассистентка. — Номер 268…
Я моргаю. Наклоняюсь поближе. Слишком резко и низко, так что втыкаюсь носом ему в ладонь.
— Погоди, — говорю.
Закрываю правый глаз и не вижу вообще ничего. Мой левый глаз, он вообще ничего не видит. Он ослеп. Что это? Микроудар, или как там оно называется… ну, о чем так занудно твердили ассистентка и Бранч Бакарди.
Но это мой звездный час. Бакарди очень старался мне все испортить, но у него ничего не вышло, я оставил его в дураках. И теперь я уж точно не дам ему повода для злорадства. Я потихонечку пробираюсь вперед и натыкаюсь бедром на край буфетного столика. Вслепую, не видя вообще ничего. Тяну руку. Беру первое, что попадается. Отправляю то, что попалось, в рот и начинаю жевать. Я ни капельки не напрягаюсь. Я бодр и беспечен.
Девочка-ассистентка говорит:
— …и номер 72.
Молодой актер кивает на свою ладонь. Он говорит:
— Я вас очень прошу, скорее. Какую из них мне принять?
Его ладонь пахнет сыром чеддер, чесноком, сливочным маслом и уксусом. И еще розами.
Но я вообще ничего не вижу. В комнате слишком темно, а таблетки такие маленькие.
Эта штука, которая у меня во рту, штука, которую я грызу — это свернутый презерватив. Презерватив со смазкой, судя по горькому привкусу спермицидного геля. «К-Y», судя по этому скользкому ощущению у меня на языке.
Девочка-ассистентка кричит:
— Номер 72, пожалуйста, пройдите на съемочную площадку. Быстрее.
Бранч Бакарди и все, кто есть в комнате, — ждут. И я… я тычу пальцем в таблетку.
— Вот эту, — говорю, продолжая жевать. Давясь этой горечью, предназначенной для разрушения сперматозоидов, для предотвращения новой жизни. Я тычу пальцем в таблетку. Наугад. В ту, которая попадется. В общем-то какая разница.
Я наклоняюсь поближе к мисс Райт. Крепко держа пинцет, зажимаю острыми кончиками волосок у нее на брови. Прикусываю язык. Зажмуриваюсь и дергаю. Потом открываю глаза и зажимаю пинцетом еще один неприкаянный волосок.
Мисс Райт, она даже не морщится. Не моргает, не пытается отстраниться. Рассказывает о каком-то актере, Рудольфе Валентино. Говорит, что когда он умер от аппендицита, две женщины в Японии, его фанатичные поклонницы, бросились в жерло вулкана. Этот задрот Валентино, он был величайшей звездой и секс-символом немого кино. Когда он умер в 1926 году, одна девушка в Лондоне отравилась, лежа на ковре из его фотографий. Мальчик-лифтер из парижского отеля «Ритц» покончил с собой точно так Же. В Нью-Йорке две женщины вскрыли себе вены у входа в больницу, где умер Валентино. На его похоронах многотысячная толпа обезумевших от горя фанатов побила в морге все стекла и разнесла в клочья погребальные венки.