Я говорю, не волнуйся. У тебя же осталась мама. Тебе есть кого ненавидеть.
Шейла снова считает деньги. Она говорит:
— Ну, спасибо.
Она вытирает глаза двадцатидолларовой купюрой. Сморкается в полтинник и говорит:
— Чувствуешь запах жареного мяса?
А я спрашиваю, может быть, проще сразу меня отравить?
И она говорит:
— А ты разве не знаешь? Обиженные любят обиженных.
Цианид и сахар. Яд и противоядие. Типа как будто мы нейтрализуем друг друга.
Я не знаю. Но здесь и сейчас, когда мы стоим с ней на улице, перед дверью той комнаты, где съемочная площадка, и у меня на руке по-прежнему красуется номер «72», а мы стоим, ждем, что дальше, и мне вроде как больше ничего не нужно.
Врачи «скорой помощи» все еще там, внутри. Пытаются делать наружный массаж сердца мертвому телу мистера Бакарди. Втыкают в него иголки огромных шприцов, накачивают лекарством. Его мертвые губы застыли в улыбке, глаза крепко зажмурены, словно от удовольствия.
И Шейла говорит:
— Подожди.
Она прекращает считать. Половина банкнот остается в одной руке, половина — в другой. Шейла смотрит на закрытую металлическую дверь, из которой мы только что вышли. И дверь закрылась за нами. Когда щелкнул замок, когда все закончилось. Шейла прижимается ухом к двери. Потом утыкается носом в замочную скважину и нюхает, с шумом втягивая в себя воздух. Рука, сжимающая банкноты, тянется к дверной ручке и дергает. Раз, второй, третий. Другая рука, в которой зажата еще одна толстая пачка денег, стучит в закрытую дверь. Стучит громко, настойчиво. Шейла оборачивается и вручает мне деньги:
— Подержи пока эти бумажки.
Слабый запах дыма. Как будто там, внутри, жарят мясо на углях.
Красный отпечаток моего крестика, он уже сходит с ее щеки.
И только после того, как Шейла отдает мне деньги, она начинает кричать. Колотить в дверь кулаками и бить ногами. Отчаянно дергать дверную ручку обеими руками.
В комнате, где съемочный павильон, врачи «скорой помощи» колотят по бритой груди Бранча Бакарди. Их медицинские перчатки прилипают к его коже, а когда отрываются, раздается негромкий хлюпающий звук. Их ладони, обтянутые латексом, испачканы коричневым бронзером. С каждым липким ударом на груди у Бакарди открывается очередная проплешина мертвой синюшной кожи. Врачи колотят его по груди, их перчатки испачканы в его крови, которая вытекла из соска, когда он порезался бритвой. Теперь сосок больше не кровоточит.
Оператор с камерой на плече склоняется над кроватью. Врачи обливаются потом. Бока их белых рубашек, от подмышек до пояса, уже стали серыми, пот пропитал их насквозь. Касси Райт говорит:
— Ты снимаешь?
Студийный фотограф, как одержимый, снимает происходящее со всех ракурсов. От его непрестанных вспышек слепит глаза. Мы все моргаем. Вдыхаем душный горячий воздух, загустевший от запахов пота, духов и спермы.
А Касси тем временем садится верхом на Бакарди, приподнимается, замирает на корточках над темной щетиной на его бритом лобке. Приподнимается еще выше, опираясь ладонями о колени, а потом опускается вниз, прямо на синий одеревеневший в эрекции член Бакарди, и член исчезает у нее внутри.
Даже мертвый, это отменный прибор. Впечатляющий.
Царь среди дилдо. На батарейках или обычный, с «ручным управлением». Мертвый, как его розовое резиновое подобие у меня под кроватью. Как священная реликвия в любом соборе. Мощный беспрерывный стояк, как его неисчислимые копии на полках в секс-шопах. Теперь уже коллекционная вещь. Антиквариат.
Касси Райт приподнимает бедра и яростно опускает их вниз — раз за разом. Промельки синего мертвого члена то появляются, то исчезают. А Касси говорит:
— Вздумал меня обойти… старый козел…
Они оба мокрые от пота. Касси Райт трахает мертвое тело Бакарди и рычит:
— Вздумал испортить мой лучший проект… ах ты сволочь…
У нее по щекам текут слезы, подтеки размытой туши повторяют узор паутинки морщинок вокруг ее глаз, ее лицо все расколото тонкими черными трещинками.
Один из врачей выдавливает из тюбика светлый прозрачный гель. На какую-то штуку, похожую на небольшую перчатку кэтчера. На белую перчатку-ловушку. Потом берет еще одну, точно такую же штуку, и трет их друг о друга, размазывая гель. От обеих перчаток тянутся провода — к какой-то коробочке, на которой горит красная лампочка.
Врач, который размазывал гель, говорит:
— Отойди!
Второй врач убирает руки с груди Бакарди и отступает на шаг назад.
Эти кэтчерские перчатки, на самом деле — пластины электрокардиостимулятора. Реанимация электрошоком. Миллиард вольт электричества, уже подготовленного к тому, чтобы ударить в Бакарди и вернуть его к жизни.
Врач, держащий пластины кардиостимулятора, кричит в расколотое, мокрое от слез лицо Касси:
— Женщина, отойдите!
И Касси встает, приподнимается над Бакарди. Пока между ними не остается единственное связующее звено — его толстый посиневший член. Толстая мясистая головка выскальзывает из влагалища Касси, истекающего секрециями. Этот жесткий синюшный член, он торчит вверх, как бы тянется к Касси, которая уже почти слезла с него.
Врач прикладывает пластины к дряблой, мокрой от пота груди Бакарди, и спина Бакарди выгибается дугой, когда в него бьют разрядом электричества. Мышцы у него на руках и ногах разбухают, выступают четким фактурным рельефом. Его кожа становится упругой и гладкой. Удар тока вернул ему молодость. Вернул ему юное, отменное тело — загорелое, гладкое, крепкое. Вспышка фотоаппарата и отблеск молнии, ударившей в тело Бакарди, превращают его в монстра доктора Франкенштейна.
И в этой искрящейся вспышке Касси Райт смотрит на Бранча Бакарди, который снова такой же, каким был раньше — когда был молодым. Когда они оба были молодыми. И вот теперь он вернулся. Во всей красе.
Может быть, это было самоубийство. Может быть, она просто устала, и у нее подогнулись колени.
Все получилось возвышенно и трагично. Как в «Ромео и Джульетте». Но знаете что…
Один опрометчивый шаг может испортить тебе всю жизнь.
Одно мгновение — и все.
Миллиард вольт электричества все еще бьются в теле Бакарди… камера продолжает снимать… И Касси Райт садится на его жесткий, высоковольтный член смерти. Электрический стул. Устройство для оглушения скота.
Если регулятор энергии стоит на отметке выше 450 джоулей, контакты кардиостимулятора могут обжечь грудь пациента. От пластин остаются ожоги. Любое металлическое украшение может вызвать короткое замыкание и раскалиться за долю секунды. Сережки или цепочка. Два красных круга от контактов на дряблой груди Бранча Бакарди — как нарисованные соски. Два блестящих стигмата, выжженных на груди. Золотой медальон прожег грудь мисс Райт и оставил клеймо в форме сердца. Новые алые соски Бакарди и сердце на коже мисс Райт, они еще дымятся. Медальон раскрылся, золото почернело, фотография младенца внутри свернулась обугленным лепестком и рассыпалась черным пеплом.