- Зачем это нужно, пытаться соблазнить любое живое существо, которое встречается тебе на пути?
Еще один рекламный щит:
СДЕЛАЙ ОСТАНОВКУ "У НАББИ"! ОТВЕДАЙ АППЕТИТНЫЕ И АРОМАТНЫЕ ЦЫПЛЯЧЬИ КРЫЛЫШКИ!
Еще один:
"ДЭАРИ БАЙТ" - ЖЕВАТЕЛЬНАЯ РЕЗИНКА С АРОМАТОМ НЕЖИРНОЙ ПРЕЛЕСТИ ИСТИННОГО СЫРА
Сет хихикает. Сет краснеет и принимается накручивать на палец прядь собственных волос. Он говорит:
- Тебя послушать так можно подумать, я сексуально озабоченный!
О боже! Когда я рядом с ним, мне кажется, я - мужик в юбке.
- Мальчик мой! - отвечает Бренди. - Ты наверняка не помнишь и половины своих сексуальных партнеров. Вот бы еще и мне о них забыть!
Сет смотрит на мою грудь в зеркале и заявляет:
- Обычно мы спрашиваем у людей о том, как они провели выходные, лишь с единственной целью - получить возможность рассказать о собственном уик-энде.
Я размышляю. Еще несколько дней, и измельченный прогестерон доведет Сета до такого состояния, что его глаза вылезут из орбит. Я постоянно наблюдаю за ним: его лицо уже приобретает желтоватый оттенок, Сета мучают головные боли. Скоро к этому добавятся спазмы в желудке, тошнота, рвота, сильное головокружение. Я помню наизусть признаки всех уровней токсикации. Хотя зачем мне это?
На знаке справа от дороги написано:
СИЭТЛ 130 МИЛЬ
- Ну же, Бубба-Джоан, покажи нам свои блестящие, пульсирующие внутренние органы, - говорит Бренди
Александр. Наша мать и командирша. - Расскажи нам что-нибудь захватывающее, очень личное.
Бренди приказывает:
- Откройся нам. Чтобы потом зашить себя.
Она протягивает мне дощечку с листами бумаги и контурный карандаш для глаз баклажанного цвета.
Перенесемся в последний День благодарения перед моей аварией. Я еду домой, чтобы поужинать с родителями. Тогда у меня еще было нормальное лицо и я могла есть любую пищу. На столе в гостиной красивая скатерть, которую я никогда не видела или не помню, - из темно-синей парчи с кружевными краями. Мама никогда не покупает подобных вещей, поэтому я спрашиваю, кто ей ее подарил.
Мама усаживается на свое место и расстилает на коленях темно-синюю парчовую салфетку. Между нами - мной, отцом и мамой - все дымится. Сладкий картофель под соусом из зелени. Большая коричневая индейка. Булочки под ней такого цвета, что походят на курятину. Поднимаешь крыло индейки и достаешь булочку. На блюде из граненого стекла - сладкие пикули и сельдерей, политый арахисовым маслом.
- Что подарил? - спрашивает мама. Скатерть. Она потрясающая.
Отец вздыхает и втыкает нож в индейку.
- Из этой парчи мы с папой хотели сделать совсем не скатерть, - говорит мама.
Отец продолжает работать ножом, постепенно расчленяя наш ужин.
Мама спрашивает у меня:
- Тебе известно, что такое "Лоскутное одеяло для умерших от СПИДа"?[В память о жертвах СПИДа в 1986 г. был создан грандиозный объект типа лоскутного одеяла, в котором каждый лоскут был посвящен памяти отдельного человека, умершего от СПИДа]
Покажи мне потерю памяти.
Вспышка.
Дай мне других родителей.
Вспышка.
- Мама побоялась сделать что-нибудь не так, - поясняет отец. Он откручивает индюшачью ножку и начинает наполнять мясом свою тарелку. - Когда речь идет о гомосексуалистах, следует соблюдать крайнюю осторожность, ведь каждая малость, каждая деталь у них что-нибудь да означает. В общем, мы не захотели быть неправильно понятыми.
Мама подается вперед и накладывает мне сладкого картофеля.
- Папа собирался сделать лоскут черным, - рассказывает она. - Но Шейн был голубым, и поэтому черный цвет на фоне голубого означал бы, что твой брат любил заниматься садомазохизмом, понимаешь. Эти лоскутки существуют для того, чтобы близким умерших было легче смириться с судьбой.
- Имя Шейна стали бы читать совершенно незнакомые нам люди, - подхватывает отец. - Поэтому мы решили, что не стоит давать кому бы то ни было повод что-то домысливать.
Блюда начинают маршировать по часовой стрелке вокруг стола. Оливки. Клюквенный соус. Тыквенный пирог с творогом.
- Я хотела пришить к парче розовые треугольники, но это нацистский символ гомосексуалистов. Папа предложил вместо розовых украсить парчу черными треугольниками, но это означало бы, что Шейн был лесбиянкой. Черный треугольник выглядит как волосы на лобке у женщины.
- Потом я подумал украсить края стенда зеленым, но, как выяснилось, так оформляют память о тех, кто занимался мужской проституцией, - добавляет отец.
- Мы чуть было не сделали кайму красной, а это знак фистинга. Коричневый - цвет не то скат-секса, не то римминга, мы так и не поняли, - говорит мама.
- Желтый, - объясняет отец, - означает секс с уринацией.
- Светло-голубой - обычный оральный секс, - сообщает мама.
- Белый цвет - знак анального секса. А еще белый мог бы означать, что Шейну нравилось смотреть на мужчин в нижнем белье. В чем конкретно - не помню, - произносит отец уставшим голосом.
Мама подает мне курицу.
Мы сидим за столом втроем, но у меня такое ощущение, что мертвый Шейн висит над нами.
- В конце концов мы просто махнули на эту затею рукой, - говорит мама. - А из парчи я сшила красивую скатерть.
Отец спрашивает у меня:
- Ты знаешь, что такое римминг?
Я знаю наверняка единственное: о подобном не разговаривают за праздничным столом.
- А фистинг? - интересуется мама.
Я отвечаю, что знаю. И не произношу ни слова о Манусе с его "профессиональными" порножурналами.
Мы сидим за столом, накрытым синим саваном, а индейка больше чем когда бы то ни было смотрится не вкусным кушаньем, а убитым животным, запеченным и разрезанным на куски. Ее внутренние органы до сих пор можно различить: вот сердце, вот желудок, вот печень. В подливе - вареные жир и кровь. Цветы, нарисованные на краях блюда, выглядят как украшения гроба.
- Передай, пожалуйста, масло, - просит меня мама и поворачивается к отцу. - А ты знаешь, что такое фельчинг?
Это уже слишком. Шейн мертв, но ему уделяют столько внимания, сколько никогда не доставалось бедняге при жизни. Мои предки еще удивляются, почему я так редко приезжаю домой. Именно потому. Этот проклятый разговор о сексуальных отклонениях за ужином в День благодарения! Я еле выношу его! Шейн то, Шейн се! Как все это ни печально, но в том, что произошло с моим братом, нет моей вины. Хотя я знаю, что родители так не считают.
А правда заключается в том, что Шейн разрушил нашу семью. Шейн был ничтожным и отвратительным, а сейчас его нет. Он мертв. А я хорошая и покорная, но меня игнорируют.