— Микеланджело не называют ватиканской продажной девкой, — говорит Герцог Вандальский, — За то, что он умолял папу Юлия дать ему работу.
Герцог на сцене: небритый, блеклая щетина — как будто наждачка.
Челюсть жерновом ходит по кругу, месит и перемалывает комок никотиновой жвачки.
Серый свитер и холщовые брюки усыпаны засохшим изюмом краски: красной, бордовой, желтой, синей, зеленой, коричневой, черной и белой.
Волосы на затылке взъерошены — моток спутанной медной проволоки, потускневшей от масла и припудренной липкими чешуйками перхоти.
На сцене вместо луча прожектора — фрагменты слайд-шоу:
Вереница портретов и аллегорий, пейзажей и натюрмортов.
На лице, на груди, на сандалиях, надетых на босу ногу, как на стене галереи.
Творения старых мастеров.
Герцог Вандальский говорит:
— Моцарта не называют корпоративной шлюхой.
За то, что тот служил у архиепископа Зальцбургского.
А потом написал «Волшебную флейту» и
«EineKleineNachtmusik» -
«Маленькую ночную серенаду» — за скромные вознаграждения, проистекшие из денежного мешка шелковой империи Джузеппе Бриди.
Леонардо да Винчи не называют ренегатом искусства, или продажной дешевкой, за то, что в обмен за свою работу он не брезговал золотом папы Льва Х и Лоренцо Медичи.
— Нет, — говорит Герцог Вандальский. — Мы любуемся «Тайной Вечерей» и «Моной Лизой», не думая, кто оплатил заказ.
Он говорит: имеет значение только то, какое наследие оставил творец, что он сделал.
А не то, где он брал деньги на жизнь.
Рассказ Герцога Вандальского
Один судья назвал это «злоумышленное причиненным вредом». Другой — «умышленной порчей общественного имущества».
В Нью-Йорке, когда его поймали в Музее современного искусства, судья низвел его дело до оскорбительного «и не надо мусорить в общественном месте». После Музея Гетти в Лос-Анджелесе, Терри Флетчера осудили за граффити.
В Гетти, в музее Фрика, в Национальной галерее — Терри везде делал одно и то же. Просто люди никак не могли прийти к общему мнению, как это назвать.
Никого из названных выше судей не следует путать с достопочтенным Лестером Дж.Майерсомиз Лос-Анджелесского окружного суда, коллекционером предметов искусства и человеком, приятным во всех отношениях. Художественный критик — это ни в коем случае не Таннити Бревстер, писатель и знаток всего, связанного с культурой. И успокойтесь: галерейщик — это не Деннис Бредшоу, владелец печально известной галереи «Пелл-Мелл», где людям стреляют в спину. Время от времени. Исключительно по совпадению.
Нет, всякое сходство персонажей с реальными лицами, ныне здравствующими или покойными, является чисто случайным.
Все описанные события — вымышленные. Равно как и герои, за исключением мистера Терри Флетчера.
Просто имейте в виду, что это — всего лишь история. Ничего этого не было на самом деле.
Сама идея пришла из Англии. Тамошние студенты художественных колледжей набирают на почте бесплатные адресные наклейки. В каждом почтовом отделении всегда лежит целая стопка таких наклеек, размером с ладонь с вытянутыми, но плотно сжатыми пальцами. Их легко спрятать в ладони. Клеящаяся сторона защищена вощеной бумажкой. Отдираешь бумажку, лепишь наклейку, куда тебе нужно, и она прилипает намертво. На века.
Собственно, это последнее качество и привлекало студентов. Молодые художники, по сути — никто, рисовали на этих наклейках симпатичные миниатюры красками. Или закрашивали их белым и рисовали по ним углем.
А потом лепили наклейку где-нибудь в общественном месте: устраивали свою персональную мини-выставку. В пабах. В вагонах подземки. В такси. И их работы «висели» там долго — дольше, чем можно представить.
Почтовые адресные наклейки делают из дешевой бумаги: они клеятся так, что их уже не отдерешь. Нет, отодрать-то, конечно, можно: мелкими заусенцами по краю листа, — но клей останется. Комковатый и желтый, как сопли, он будет собирать пыль и сигаретный дым, пока не превратится в черный замшелый прямоугольник. Люди быстро сообразили, что лучше оставить картинки, как есть. Любой рисунок — это все-таки лучше, чем уродское клеевое пятно.
Так что никто не сдирает наклейки. Они так и висят в лифтах и туалетных кабинках. В церковных исповедальнях и примерочных в магазинах. В таких местах, где немного художества явно не помешает. А художники рады, что их работы хоть кто-то видит. Намертво. На века.
Но любую идею можно довести до абсурда — чем, собственно, и страдают американцы.
Грандиозная идея пришла к Терри Флетчеру, когда он стоял в очереди, чтобы посмотреть на «Мону Лизу». Он подходил ближе, но картина не становилась больше. У него были альбомы по искусству и то больших размеров. Он пришел посмотреть на самую знаменитую в мире картину, а она была меньше диванной подушки.
Не будь здесь столько народу, ее можно было бы запросто сунуть под пальто и унести. Украсть.
Он подходил ближе, но в картине по-прежнему не было ничего особенного. Да, это была мастерская работа великого Леонардо да Винчи, но не такое уж дивное диво, чтобы убивать на него целый день в длинной очереди в Париже, во Франции.
Точно так же он разочаровался, когда увидел тот древний петроглиф, изображавший танцующего флейтиста, Кокопелли [3] , уже после того, как сто раз видел его на рисунках, на галстуках и глазурованных керамических мисках для собачьей еды. На ковриках для ванной и крышках для унитаза. Когда же он, наконец, добрался до Нью-Мексико и увидел оригинал, выбитый в скале и раскрашенный разноцветными красками — первое, что он подумал: Как это избито…
Все эти невзрачненькие шедевры древних мастеров с их незаслуженно раздутыми репутациями, и картинки. Не британских почтовых наклейках… подумав, он пришел к выводу, что может сделать гораздо лучше. Он может нарисовать лучше и пронести свою работу в музей, спрятанную под пальто: уже в рамке — все, как положено. Что-нибудь небольшое. Сзади можно прилепить двустороннюю монтажную клейкую ленту, и потом, улучив подходящий момент… просто приклеить картину к стене. Вот здесь, между Рубенсом и Пикассо, чтобы все видели, все… подлинник Терри Флетчера.
В галерее Тейт, рядом с тернеровским «Переходом Ганнибала через Альпы», будет Террина мама. (Смотрит с улыбкой, вытирая руки красно-белым полосатым кухонным полотенцем.) В музее Прадо, прямо напротив портрета инфанты Веласкеса, будет его девушка, Руди. Или его пес. Прикол.