Граф Клеветник достает свой блокнот в линейку и озвучивает, что записывает:
— Шестьдесят две рабочие лампочки. И двадцать две в запасе.
Наша последняя линия обороны. Последнее средство спасения от страшной мысли, что нам придется умирать в одиночестве, в темноте — когда все лампочки перегорят. Мир без солнца. Уцелевшие — в холоде, в кромешной тьме. Сырые обои, скользкие от налета плесени.
Никому это не нужно.
«Спелые персики», оставленные на деревьях; когда они загнивают и выключаются, ты опять строишь лестницу из мебели. Снова лезешь наверх. Ныряешь в листву из стекла и хрусталя, в этот лес потускневших медных ветвей. Где только пыль, паутина и мышиные какашки. Ныряешь туда с головой и заменяешь гнилые темные персики спелыми. Теми, которые еще горят.
Мертвый персик в руке Хваткого Свата: мы отражаемся в нем не такими, какие есть. Скорее, какими мы были. Темное стекло отражает нас всех, только толстыми — в выпуклой, искривленной поверхности. Слой атомов вольфрама, осевших на внутренней стороне — в противоположность жемчужине. Серебряная амальгама на зеркале. Выдувное стекло, тонкое, как мыльный пузырь.
Вот миссис Кларк со своими новыми морщинками, скрытыми под вуалью, плотной, как проволочная сетка. Даже при том, что лицо у нее заострилось от голода, ее губы по-прежнему — силиконово-пухлые, словно застывшие на середине минета. Ее груди все так же налиты, но вовсе не тем, что хотелось бы высосать.
Ее напудренный белый парик сбился на сторону. Тонкая шея оплетена выпирающими сухожилиями.
Вот Недостающее Звено с темными зарослями на щеках. Густая щетина тонет в глубоких каньонах, протянувшихся вниз от глаз.
Нужно, чтобы что-то случилось.
Что-то жуткое, страшное.
И вдруг — хрясь.
Персик разбился о пол. Россыпь стеклянных иголок. Мешанина белых осколков. Наши толстые отражения — их уже нет.
Граф Клеветник что-то там исправляет в своем блокноте и говорит:
— Двадцать одна рабочая лампочка в запасе… Сестра Виджиланте стучит по циферблату часов у себя на руке и говорит:
— Три часа и десять минут до того, как стемнеет… И вот тогда миссис Кларк говорит:
— Расскажи мне историю. — Она смотрит вверх, сквозь густую вуаль. Смотрит на Хваткого Свата, зарывшегося в сверкающую хрустальную листву, и произносит, шевеля силиконовыми губами: — Расскажи мне такую историю, чтобы я забыла про голод. Такую историю, которую ты еще никому не рассказывал.
Хваткий Сват выкручивает белый персик — рукой, обернутой в липкий бархатный лоскут цвета запекшейся крови, — и говорит:
— У нас в семье была шутка. — Стоя на лестнице, сложенной из стульев, на самом верху, он говорит: — Шутка, которую мои дядьки говорили лишь в сильном подпитии…
Граф Клеветник поднимает свой диктофон.
Агент Краснобай — видеокамеру.
Стихи о Хватком Свате
— Если ты любишь девушку, — говорит Хваткий Сват, — дай ей свободу.
Только потом не удивляйся, если она принесет с собой герпес…
Хваткий Сват на сцене, плечи опущены, руки засунуты глубоко в карманы спецовки.
На ботинках — засохший конский навоз.
Рубаха в клетку. Фланелевая. Вместо пуговиц — перламутровые кнопки.
На сцене вместо луча прожектора — фрагменты из фильма:
Кадры памятного события — свадебной церемонии. Молодожены обмениваются кольцами; целуются и выбегают из церкви под рисовый снегопад.
По лицу, извиваясь, струится картинка; за нижней губой — кашица нажеванного табака. Губа выпячивается вперед.
Хваткий Сват говорит:
— Девушка, которую я любил, считала себя достойной чего-то лучшего.
Эта девушка, ей был нужен партнер повиднее: ростом повыше, с хорошим загаром, длинными волосами и членом побольше.
И чтобы он играл на гитаре.
Когда Хваткий Сват в первый раз сделал ей предложение, она ответила: нет.
Тогда он снял мужика-проститутку по прозвищу Жеребец, обладателя, как было сказано в объявлении, длинных волос и члена толще консервной банки. И он еще пообещал выучить пару гитарных аккордов.
Жеребец познакомился с девушкой Свата как будто случайно, в церкви. Потом они встретились снова, в библиотеке.
Хваткий Сват платил ему по две сотни за встречу и аккуратно записывал его рассказы о том, как ей нравится, когда ей ласкают соски, стоя у нее за спиной. И как лучше заставить ее кончать два или даже три раза кряду.
Жеребец присылал ей букеты роз. Пел ей песни. Трахал ее на задних сиденьях автомобилей, в ваннах и душевых, клялся ей в вечной любви.
А потом — не звонил ей неделю. Две недели. Месяц.
И наконец, он как будто случайно снова столкнулся с ней в церкви.
Вот тогда он ей и объявил. Жеребец, что между ними все кончено — потому что она была слишком распутной. Чуть ли не шлюхой.
— Черт возьми, — говорит Хваткий Сват, — он назвал ее шлюхой. Вот наглый малый…
Благослови его. Боже.
Это был тайный план Хваткого Свата: чтобы его девушке разбили сердце, а он словил бы ее на отлете, обласкал и утешил.
В свою последнюю встречу с Жеребцом Сват заплатил ему пятьдесят баксов сверху, чтобы тот сделал ему минет.
Жеребец встал перед ним на коленях и отработал свои полсотни.
И теперь, когда его будущая жена испытает хорошо изученные множественные оргазмы, образ партнера у нее в голове не окажется совсем уже незнакомцем для мужа,
Хваткого Свата.
Рассказ Хваткого Свата
Эту шутку дядьки говорят только в сильном подпитии.
Половина шутки — звук, который они издают. Похоже на то, как откашливается человек, прочищая горло. Неприятный, режущий ухо звук. Под конец всякой семейной встречи, когда больше нечего делать, кроме как напиваться, дядьки вытаскивают свои стулья в сад, под деревья. Туда, где темно и где нам их не видно.
Пока тетушки моют посуду, а кузены-кузины носятся по всему дому, дядьки сидят в саду, опрокидывают бутылки вверх дном, пьют прямо из горлышка, балансируя на двух задних ножках стульев. Слышно, как там, в темноте, кто-то из них издает этот звук: кх-ррк. Их не видно, но все мы знаем, что там, в темноте, он проводит рукой в воздухе перед собой. Кх-ррк, и все остальные дядьки смеются.
Услышав этот взрыв смеха, тетушки улыбаются и качают головами: ах, эти мужчины. Тетушки не знают шутки, но они знают, что мужики могут смеяться так громко только над вопиющей глупостью.