В неглубоких нишах в стене, тоже затянутых зеленым атласом, стоят изваяния, изображающие обнаженных людей, мускулистых мужчин и грудастых женщин, которые из-за этой своей мускулистости и грудастости кажутся попросту жирными. Эти статуи, чуть выше среднего роста взрослого человека, стоят на гипсовых пьедесталах, раскрашенных черным с зеленым, под малахит. Одни держат в руках копья и щиты. Другие просто стоят, выпятив зад: ноги вместе, спина слегка выгнута. Их ноги и задницы все заляпаны отпечатками грязных рук и покрыты белыми шрамами в тех местах, где гипс царапали и ковыряли ногтями, Но не выше талии. Выше просто не дотянуться.
Мы поднимаемся по лестнице из Китайской императорской галереи, переходим из красного в зеленое, и сегодня наш Хваткий Сват уже полностью вывалил член из штанов.
Задыхаясь и кашляя, держась рукой за грудь, Преподобный Безбожник говорит:
— Они уже рядом, люди… они нас спасут… они там, снаружи. Их слышно.
Агент Краснобай говорит из-за камеры:
— Если ты его режешь, то режь сейчас.
И, сжимая в руке большой нож, Хваткий Сват говорит:
— Что?
Бедный наш Хваткий Сват. По сравнению со всем остальным: с его выпученными глазами, большим носом, ввалившимися щеками, — его член смотрится просто огромным, как у статуи. Сват — единственный из всех нас, кто остался нетронутым, не искалеченным. Он такой грязный, что прямо липнет к рубашке с изнанки. Кожа на тощих руках туго натянута и как будто вся в трещинах. Это набухшие вены выпирают наружу, оплетая все руки. Вены на лбу — словно толстые синие черви. Сухожилия на шее дергаются и выпирают, натягивая кожу.
— Эти люди, снаружи, — говорит Недостающее Звено, его губы скрываются под мясистым кончиком носа, где-то там, в большой волосатой мошонке его подбородка. Он говорит: — Они сверлят замок. Уже очень скоро мы все сделаемся знаменитыми.
То есть мы все — кроме Хваткого Свата, у которого нет ни единого шрама, никаких видимых признаков, что с ним что-то делали, кроме как не кормили.
Столешница, на которой лежит его член с серой головкой, вся изрублена мясницким ножом. Тренировочные удары. Каждый — под новым углом. Разрубленная древесина размокла от нашей крови. Древесная кашица, разбитая в щепки, засыхает на полу.
Наши уши и пальцы съел кот. Мисс Америка съела кота. Мы съели Мисс Америку и ее ребенка. Законченная пищевая цепочка.
Каждому хочется быть самым последним звеном в этой цепи.
Камерой, скрытой за камерой, которая скрыта за камерой.
Граф Клеветник поднимает руку, шевелит тремя оставшимися пальцами, измазанными в крови. Все ногти содраны, их нет. Он говорит:
— Давай быстрее. Мне нужен нож. — Он говорит: — Я еще успеваю слегка приумножить свои страдания.
Повар Убийца падает в золоченое кресло и сбрасывает ботинки. Хватает носок за мысок и тянет, тянет, и тянет, пока носок не соскальзывает с ноги. Сперва — один, потом — второй. Повар Убийца смотрит на пальцы у себя на ногах и говорит:
— Я первый. А то что-то их у меня многовато, пальцев.
Бедный наш Хваткий Сват. Стоит, прижимаясь к краю черного стола, с членом, вываленным на столешницу. Он говорит:
— Не торопите меня. — Его лоб весь мокрый от пота. Он говорит: — Вы, ребята, уже пострадали. Теперь моя очередь.
— Так давай уже, пострадай, — говорит Повар и шевелит пальцами на руках. Какие еще у него остались. — Или верни мне мой нож. Это мой нож… — Он стоит перед Хватким Сватом, протянув руку.
Граф подходит поближе к столу, держа в руке диктофон. Маленький сетчатый микрофон уже готов записать поверх прошлых трагедий звук рубящего удара. Граф Клеветник говорит:
— Будь мужчиной.
Он говорит:
— Это твой последний шанс. Будь мужчиной и отдрочи уже этот член.
Недостающее Звено: рубашка расстегнута на груди, грудь — сплошные заросли черных волос и торчащие ребра. Он говорит:
— Когда дверь откроют, мы уже ничего не успеем. — Он говорит: — Так что поторопись.
И Хваткий Сват глядит на свое отражение в лезвии большого ножа. Потом протягивает нож Преподобному Безбожнику и говорит:
— Ты мне не поможешь?
Преподобный берет нож. Держит его обеими руками, с размаху рубит воздух.
Хваткий Сват вздыхает. Глубокий вдох, выдох. Он еще теснее прижимается к столу.
— Только не говори мне когда. Просто руби и все, — говорит Хватки и Сват.
И Преподобный говорит:
— А ты потом не забудь. — Он говорит: — Я согласился на это исключительно в плане дружеской услуги. Потому что ты сам попросил.
Хваткий Сват закрывает глаза. Закидывает руки за голову, сплетает пальцы.
А потом… а потом: Кх-ррк. Нож вонзается в черную древесину. Стол дрожит и гудит, что-то быстро проскальзывает по столешнице и падает на пол, с той стороны. Что-то смазано-розовое, подгоняемое горячим гейзером крови. Хваткий Сват подается вперед, из его расстегнутой ширинки хлещет алая кровь, он подается вперед, тянет руку, чтобы поймать эту штуку, которая улетела. А потом у него подгибаются колени.
Его руки вцепляются в край стола, но пальцы соскальзывают. Он ударяется подбородком о стол. Слышно, как клацают зубы. А уже в следующую секунду оба лежат под столом: и Хваткий Сват, и его пенис. Оба — всего лишь серое мясо.
Бедный наш Хваткий Сват, теперь — всего лишь реквизит, который мы можем использовать для нашей истории. Наша новая марионетка. Его семейная история про лагеря смерти с минетом, теперь это наша история.
Недостающее Звено ныряет под стол. Потом выпрямляется. Держит на открытой ладони серый отрезанный член. Кусок сморщенной кожи, натруженной сменой размера и формы при каждой эрекции. Обыкновенное розоватое мясо с отрезанного Конца…
— Чур, мое, — говорит Звено и нюхает мясо у себя в руке, раз, другой, третий, почти касаясь его носом. Потом пожимает плечами и говорит: — Ладно, сойдет и так. А то что бы мы ни приготовили в этой микроволновке, теперь у всего вкус попкорна…
Даже Звено понимает, что если он съест отрубленный член мертвеца, это гарантированно обеспечит ему приглашение на любое вечернее ток-шоу, в самое лучшее эфирное время. Просто, чтобы он описал, каково это на вкус. Потом его пригласят рекламировать соусы для барбекю и кетчупы. Потом выйдет его собственная кулинарная книга. Потом — экстремальные радио-шоу. Потом — телеигры в дневное время, до конца жизни.
А все остальные — безвинные жертвы, пострадавшие от рук злодея, — они предъявят обрубки пальцев, чтобы доказать, что они страдали, а их сочтут совершенно неинтересными, да еще обвинят в дурном вкусе.