Было решено, что Корин, Кало и Грэм отправятся в ночь новолуния, которая должна была наступить через несколько дней после этого разговора. С ними полетит Руби, которая уже бывала в Северных королевствах, однако об этой экспедиции больше не должен знать никто, особенно Отулисса. Это будет для нее сюрприз!

Глава XXIX
Старый друг

— Она в саду. Просто взлетите вверх, голубчик, и сразу ее увидите, — сказала короткоухая сова Матрона.

— Да, мадам. Огромное вам спасибо, — поклонился пестрая неясыть. Он говорил с сильным кракишским акцентом.

Клив стал по спирали облетать дерево, пока не добрался до так называемой левой развилки, где от главного ствола ответвлялся еще один большой ствол. Клив впервые очутился на Великом Древе и был глубоко поражен целым лесом второстепенных стволов, отходивших от главного дерева и устремлявшихся в небеса, подобно лабиринту запутанных стрел, выпущенных из одной колчана. Что и говорить, это удивительное дерево оказалось именно таким, как о нем рассказывали!

Кливу не терпелось своими глазами увидеть висячий садик, который Отулисса разбила под кроной дерева на почве, скопившейся в трещинах ствола. Он замер, увидев Отулиссу, сгорбившуюся на моховой кочке. Она сидела к нему спиной и рассматривала побеги кладонии, одного из самых красивых сортов лишайника в совином мире.

— Вриилинг кладония мих ваарген, шмутц енген гюнер гурнен, — тихо проговорил Клив.

У Отулиссы перехватило дыхание. Желудок ее содрогнулся, но она не посмела обернуться. Может быть, это сон? Этого просто не может быть! Кто-то заговорил с ней на прекрасном кракише, спрашивая о том, как ей удалось вырастить столь прекрасный сорт кладонии. Ах, как давно она не слышала этот прекрасный язык!

Отулисса медленно обернулась. Слезы потоком хлынули из ее единственного глаза.

— Внесен цинга кракиш и фаар сон.

— Ты прекрасно говоришь на кракиш, Отулисса. Я никогда не мог забыть твой голос. И уже никогда не забуду.

— Клив! Ах, Клив! — только и могла сказать Отулисса. Желудок ее разрывался от стольких чувств, что она совсем потеряла дар речи. «Он такой красивый… Как же он сможет теперь…»

Но она все равно сорвалась с места и бросилась в объятия его крыльев.

— Я так тосковал по тебе, Отулисса.

— Но Клив, Клив! Ведь я теперь стала совсем другая.

— Я вижу перед собой ту же прелестную и умную пятнистую сову, которую люблю уже столько лет.

Она высвободилась из его крыльев и сорвала с себя бандану. Дыра на месте отсутствовавшего глаза уже заросла, оставив после себя свежий шрам.

— Посмотри на меня!

— За кого ты меня принимаешь, Отулисса? Для меня важно лишь то, что это ты!

— Но Клив, ведь я получила эту рану в бою. Ты всегда был мирным желудком, а я — воительница. Вот почему мы расстались, помнишь?

— Я помню.

— Ты изменился?

— Нет. А ты?

Отулисса молча опустила голову. Что она могла ему сказать? Да, она была не вполне воительницей, однако продолжала верить, что бывают времена, когда нужно применять силу.

— Я так и думал, — тихо сказал Клив. — Ты осталась прежней, и я тоже не изменился. Но, Отулисса, каждый из нас намного больше этого. Ты не только воительница, а я — не только мирный желудок. Я теперь целитель, травник. Именно этому я столько лет учился в обители. Мы с тобой намного больше суммы составляющих нас частей. И вместе…

«Этого не может быть! Я не верю…» — пронеслось в голове у Отулиссы. Но это была правда. Сможет ли она воспитывать детей с одним глазом? Глаукс великий, да ведь чтобы уследить за птенцами, и двенадцати глаз мало! Так что какая разница — одним больше, одним меньше?

А в это время, в другой части дерева, король Корин смотрел на пляшущее в очаге пламя. Перед ним вереницей проходили смутные тени, которые огнечей тщательно сортирует, чтобы извлечь из них какой-то смысл. Картины в очаге определенно имели смысл, правда, очень зловещий. Корин увидел еще одну пещеру, но уже не в каньонах, а в толще льда. В этой ледяной пещере сидели две совы. Одна из них отбрасывала голубоватую тень на ледяные стены. Вторая подняла голову, и Корин увидел ее лицо, похожее на прорезанную шрамом ледяную луну. Он машинально дотронулся до своего шрама и убедился, что видит в огне не собственное отражение. Это была Нира, а перед ней стоял Стрига. У Корина похолодело в желудке. Он был в ужасе, но в то же время испытывал нечто, похожее на облегчение. Он словно стал сильнее и даже могущественнее. Ибо в глубине желудка Корин знал, что отныне он свободен — свободен от мучительных сомнений по поводу своей матери и собственной крови. «Теперь я знаю, кто я такой. И кем никогда не буду. Я был рожден от хагсмары, и хотя ее кровь течет в моих жилах, я все равно больше своего наследства. Мой желудок принадлежит только мне. Я король и, что еще важнее, Ночной страж!»

Корин знал, что ему нужна лишь храбрость, чтобы искоренить несправедливость, вдохнуть силы в оробевших, восстановить разрушенное, покарать спесивых и низринуть тех, кто попирает слабых. Он взял книгу легенд Га'Хуула, прижал когтем страницу и начал шепотом читать клятву Ночных стражей: «Я стану глазами в темноте ночи и тишиной в реве ветра. Я буду когтями в пламени и щитом, ограждающим невинных…» Закончив читать, Корин снова подумал: «Я свободен. Наконец-то я совершенно свободен!»