— Еще на водку просит, козел! — пожаловался другой, — Алкаш чертов…
— Да ты сам таким через два года будешь, красавчик.
Она сказала это так спокойно и уверенно, что парень опешил и теперь смотрел на нее, открыв рот, не зная, как реагировать. А Юлия вдруг четко осознала, что, к сожалению, скорее всего — так оно и будет.
— Что? Скажешь — не так?
Говоря это, она подходила все ближе к кучке ребят и телу, медленно ползущему в ее направлении.
— Вы чего, теть? — изумился щуплый прыщавый подросток.
— Если б я была твоей тетей, повесилась бы.
— Да он же не человек! Ну, вообще… Ты че, самая умная, что ли?!
— Домой иди, — брезгливо скривилась Юлия. — А то Деда Мороза пропустишь.
— Ну-ну, — угрожающе процедил один из них. — Посмотрим, коза деловая…
Фыркая и плюясь, пятеро ребят исчезли в глубине взрывающегося петардами двора.
Бомж тем временем дополз до тротуара. Пытался встать, держась руками за ломкие ветки кустов и низкий заборчик вокруг заснеженного газона.
Он хрипло стонал и что-то говорил, шатаясь и чуть не падая снова. Не пылая желанием вникать в эти подробности, Юлия быстро прошла мимо, стараясь не смотреть в его сторону. С досадой думая, что, может быть, надо вызвать «скорую» или милицию. И понимая, что — какая, к лешему, «скорая» для бомжа за полчаса до Нового года?
Она снова открыла дверь в подъезд. И боролась с сумками и елкой, безуспешно пытаясь со всем этим войти внутрь… Все случилось мгновенно.
Сначала она услышала топот. Потом, вскинув голову, увидела, как из взрывающейся темноты двора к дому несется уже человек десять парней. В это самое время бомж в красной куртке двумя какими-то жуткими, неловкими прыжками преодолел расстояние от заборчика до нее и, буквально упав на Юлию, вдавил ее внутрь подъезда вместе с сумками и сильно помятой елкой. За дверью слышались удары кулаков и ботинок и разгневанный мат.
Юлия покрылась холодным потом и, пока исступленно жала на кнопку лифта, боялась уже не на шутку.
В кабине она с отвращением подняла глаза. Из-под грязно-красного капюшона с окантовкой из слипшегося, когда-то рыжего меха на нее смотрело завешанное грязными прядями лицо. Совсем плохо сделалось, когда лицо вдруг улыбнулось окровавленными губами.
— С наступающим… девушка…
Отпирая замерзшими пальцами дверь квартиры, Юлия слышала приближающийся по лестнице топот нескольких пар ног и отрывистые глухие ругательства. Оставалось одно. С тоской и ужасом оглянувшись через плечо на шатающуюся у лифта фигуру, Юлия коротко взвизгнула:
— Быстро!!
Дверь захлопнулась за секунду до того, как площадка перед ней наполнилась будущими бомжами. До Нового года оставалось пятнадцать минут.
Всю ночь Марк не спал. Ворочался на жесткой холодной койке, думая о словах парня. Значит, его, Марка, сомнения — от лукавого, и нужно неустанно благодарить бога за то, что тот позволил ему здесь оказаться. Это была его единственная правильная мысль, единственный правильный выбор за всю жизнь. И вообще — если бы не монастырь, он, наверное, уже не жил бы.
…Мати Христа Бога моего, тем же помилуй и избави мя от всех зол моих…
От скудного питания, холода и вечной бессонницы по утрам телом завладевала неприятная слабость.
В пещерах подземного храма влажность и холод царили даже летом, а тем более — теперь. А ведь святые старцы, что спасались здесь в прошлых веках, жили в подземных кельях годами! Марк любил читать жития святых, особенно — Варнавы, того, что жил при монастыре в стародавние годы и умер во время молитвы. Настоящий святой…
…И умоли Милостивого Сына Своего и Бога моего, да помилует окаянную душу мою…
Марк снова стоял на коленях. Он приучился не обращать внимания на молящихся рядом монахов. Он старался представить — и ему это часто удавалось — что он здесь один на один со Святым Духом, сияющим прозрачными острыми лучами вверху иконы. Он молился, не стесняясь — как было поначалу. Крестился сдержанно и проникновенно и клал вдумчиво поклоны, каждый раз дотрагиваясь до сыроватого каменного пола горячим лбом.
…и да избавит мя от вечные муки, и сподобит мя Царствия Своего…
И, как всегда, слова выученной молитвы постепенно и непреодолимо стали заменяться собственными, идущими из сердца.
— Спасибо, Господи… спасибо… Даже если сейчас умру, то это и есть счастье…
Он сам не понимал в эти моменты, что говорит, шепча почти беззвучно торопливые слова побледневшими губами, а если понимал иногда — то пугался и гнал, загонял эти мысли, эти догадки подальше, в самые темные уголки подсознания. А если бы не загонял, понял бы… что все это время молится о смерти.
Он закрыл глаза. Вернее, просто не заметил, как они закрылись. Так уже бывало раньше. Когда Марк пытался представить перед собой воочию, а не на иконе святой лик и голубя в сиянии острых лучей.
— Господи, Господи, помоги… прости всех и спаси всех, и…
Лики ангелов то четко, то расплывчато возникали перед глазами — будто они действительно пропадали и появлялись самопроизвольно на огромной старинной иконе. Старец Антоний говорил — это чудо Господне… чудо… Что… Марк зажмурился и снова быстро открыл глаза. Что это? Что такое?!
Марк чуть не вскрикнул — и вскрикнул бы, если бы не пропал внезапно голос. Ему говорили и не раз, что здесь иконы чудотворные, что даже мирра течет из них иногда… но сейчас… Вот оно. Чудо!
Свет. Сине-белый. Прозрачный и густой одновременно, прозрачный, как небо и густой, как облака.
Такой яркий, даже слепящий, он залил церковь, осветив полумрак в каждом углу. Засияли оклады на старых иконах, засияли лица святых и маленькие огоньки свечей в лампадах перед ними.
Но нет. Просто он умер, и Господь услышал просьбу, не произнесенную вслух! Умереть так же, как когда-то давно умер здесь святой, легендарный старец Варнава. Прямо во время молитвы!
Ну, конечно, умер. А иначе — почему совсем не болит спина? Он давно уже стал подозревать, что смерть — это счастье, тем более — такая смерть.
Ликование. Восторг. А главное — покой, всеобъемлющий, немыслимый при жизни. И этот свет… Только немного странно. Он идет откуда-то из-за спины, и Марк никак не может увидеть его источник, словно источником является он сам. Источником двух огромных сияющих лучей, расходящихся от него в обе стороны. Лучей, которыми он даже может управлять!
Он видит сверху, из-под расписного, недавно отреставрированного свода, как движутся внизу фигуры монахов, поднявших изумленные лица. Как они безостановочно крестятся, то и дело указывая руками на… На него?! ОНИ ЕГО ВИДЯТ?!
Чувствуя, что сходит с ума, Марк медленно поднял голову. Прямо над ним, меж светлых, пушистых облаков парили ангелы с белоснежными крыльями, но кроме них он ясно видел тонкие трещины в штукатурке и шероховатое, кое-где потемневшее дерево свода…