Юлия смотрела как за окном — высоким, большим окном, совсем не таким, как у нее дома, задрапированном темно-синими плотными шелковистыми шторами, воздух постепенно становится таким же синим. Как мерцают и расплываются от слез, стоящих в ее глазах, огни Бульварного кольца. Маленькие одинокие снежинки, кружась, притягивались друг к другу, слипались в тесные пушистые хлопья и падали на землю уже так — вместе, не одинокими. Тепло от большой чугунной батареи обволакивало тело, жарило коленки, и она стояла, наслаждаясь этим ощущением.
В квартире владычествовал дух давней, настоящей Москвы. Живая елка с новогодними расписными шарами загадочно и покойно поблескивала мишурой. Вода завывала в старых трубах, словно волки или ветер в старинной сказке про принцесс и злых волшебников. Юлия два раза варила себе кофе, у Марка в холодильнике нашлись очередные деликатесы: бекон, зеленый сыр, замороженные ягоды и даже банка крабов. В гурманстве они тоже оказались похожими. Ангелы, любящие дорогое шампанское и черную икру.
Совсем стемнело. Юлия наполнила ванную, воспользовавшись морской солью и пеной, стоявшими на полочке. Их было достаточно, чтобы удовлетворить самый взыскательный вкус. Ей понравилась пена с запахом розы и лаванды. Глубоко вдыхая ароматный пар, она старалась не думать о том дне, когда так неловко залетела в собственную ванную и наткнулась на обнаженного Ивана. Юлия молилась только об одном — чтобы Марк быстрее вернулся и избавил ее от воспоминаний.
Когда она вошла в спальню, распаренная и томная от долгого пребывания в горячей воде, Марк лежал на кровати. Голый, лицом вниз, словно не уходил и не двигался со вчерашнего вечера. В той же позе, так же закрыв голову руками. Только на левой лопатке темнело тщательно и искусно сделанное крыло. Перегруженное мелкими деталями, издалека оно казалось абсолютно черным.
По всей кровати рассыпались какие-то листы с мелким текстом. Светильник мягко освещал уютную комнату, превращая ее в таинственную пещеру. Скинув тяжелый халат, Юлия тихо присела на постель.
— Марк…
Он не реагировал: не двигался, ничего не говорил. Но Юлия знала, что он не спит — слишком тихое дыхание, нарочитая неподвижность. Юлия легла на живот, вытянувшись на прохладных простынях, подобралась ближе. Его кожа была нежной, как у девушки, как у нее самой. И потому, когда Юлия приникла губами к тому самому месту между лопатками, возникло чувство, что она целует саму себя.
Ее поцелуи так похожи на те, что дарил ей Дон Карлос! Она безошибочно находила на спине Марка то место, которое так болит, и знала, что сейчас ему становится все больнее с каждым прикосновением ее губ. Ее поцелуи бесконечны. Нежны и порочны. Жадны и сдержанны одновременно. Из-за них все тело от пальцев ног до макушки охватывает дрожь почти невыносимого чувства, которому нет названия, а спина при этом начинает болеть так, что в какой-то момент Марк стонет от этой боли, словно от наслаждения.
В тот же миг понимая, что это одно и то же.
И осознавая, что сама Юлия знает об этом отлично.
— Юля…
Когда он повернулся к ней, удивив страстью, пылавшей в глазах, она была одинока и измучена, и боялась потерять его, как потеряла Ивана. Она готова была на все. Вообще, она давно была готова на все, просто не осмысливала этого. Тем не менее, она попыталась сказать, уворачиваясь от его губ:
— Послушай… Послушай, Марк, ведь можно же…
Она говорила о том, что, может быть, можно быть счастливыми сейчас! Уже сейчас, когда они друг друга нашли. И еще о том, что нужно самой жизнью, собственным выбором заслужить это право на счастье.
Он убеждал, что только поступками можно добиться цели. Мечтал о подвиге, что предрекал ему старец в монастыре. Объяснял, что они избранные, и угрожал, что если она не хочет, то тогда он сам, один совершит его.
— Понимаешь, мне уже и не верится в то, что там, в Испании все это было на самом деле… Просто наваждение, сон, нереальность! Может — и тебе показалось? Ведь теперь, когда мы вместе, мы и так можем быть счастливы! Просто мужчина и просто женщина, которые понимают друг друга так, как никто другой их никогда бы не понял… Разве этого не достаточно? — шепнула Юлия.
— Через три дня мы едем за идолом, о котором я говорил, — прервал Марк.
— Уже через три дня?!
— Да. Прочитай вот, — он дал ей в руки разбросанные по кровати, смятые листы бумаги. — Я все узнал. Выискал в Ленинке… Читай внимательно. Они должны поверить, что ты такая же бешеная фанатичка всех этих языческих дел, как и они сами.
— Но почему так быстро?
— Потому, что я три месяца просидел в том сумасшедшем доме, что мне назвал Витек. Потом три месяца в Интернете и Ленинке, как ботаник-маньяк. Я потратил почти все деньги, порвал все связи… Еще месяц бегал за тобой по подворотням и церквям. Я больше не могу ждать. Да и зачем?
На это Юлия не смогла ничего возразить. Когда Марк уснул, она не выключила бра, а взяла смятые листы, исписанные мелким острым почерком, и до утра читала про загадочную Русколань, про фактор времени, про портал, который можно открыть только зимой, пока на земле царит власть Морены…
— О, нет…
Снова это имя! Оно преследовало ее последнее время постоянно, как злой рок. Застонав, Юлия зарылась головой в подушку.
Но лепестки-губы стали порхать по шее, лбу и закрытым глазам так нежно, что, Юлия сдалась. Марк был так убедителен, что засыпая на рассвете в его объятиях, она сама уже сгорала от нетерпения достичь цели.
Сегодня свершится то, чему суждено… Медведь поднялся с лавки, подошел, опустил широкую ладонь на голову Белояра.
— Ты готов, сын?
Белояр не двинулся, только плечи напряглись под меховой душегрейкой. Поднял глаза, чувствуя на макушке теплую, уверенную тяжесть руки, устремил взгляд в пламя свечи на столе. От вибрации огня дрожала медово-янтарная жидкость в стакане из толстого стекла. Не пробуя питья, Белояр ощутил горько-сладковатый вкус на нёбе, сжал зубы, так, что выступили желваки на скулах.
— Вижу, что готов. Боги помогут. Ступай. Ты все знаешь.
Когда он вышел из дома Медведя, над лесом в черно-синем просвете неба уже висела круглая и болезненно-яркая луна.
В одиночестве он прошел уже привычной дорогой до капища Велеса, постепенно ускоряя широкие шаги. Нетерпение, более сильное и непреодолимое чем то, что толкало его сюда в прошлый раз, охватило Белояра, задрожав в горле восторгом и страхом. Только теперь восторга было больше. Гораздо больше. А еще — драйв от собственных действий, несравнимый ни с чем, кроме животного чувства безнадежного опьянения, которое охватывает после бутылки водки, выпитой залпом. Только… гораздо сильнее…
Снег хрустел и мялся под его ногами все громче, отдаваясь в ушах оглушительным эхом. Не в силах больше терпеть это напряжение, Белояр почти вбежал на круглую поляну, окруженную заснеженными соснами. Едва войдя в зону капища, он стал буквально срывать с себя одежду. Она жгла кожу, мешала, резала напряженные мышцы, впиваясь в тело. Он сбросил куртку, свитер и тонкую трикотажную кофту. Все это осталось лежать на снегу, мерцая причудливыми, скорчившимися силуэтами на темно-фиолетовом снегу. Дернув молнию, стянул джинсы, скинул обувь. Грудь восторженно приняла объятия мороза. Он тихо охнул, когда ступни, наконец, ощутили пронизывающий холод снега. Подняв голову к полной луне, он зарычал — потому что ему так хотелось. И упал на четвереньки, широко расставив руки и ноги.