– Мамэн…
– Твоя сестра ни в коем случае не должна об этом знать.
Рив напрягся, молясь о том, что расслышал ее правильно.
– Прости?
– Поклянись мне, что сделаешь все, что в твоих силах, чтобы она никогда не узнала. – Когда мать наклонилась вперед и схватила его за руки, он мог поклясться, что ее пальцы вошли глубоко его под кожу, так напряглись кости на ее руках и запястьях. – Я не хочу, чтобы она несла это бремя. Тебя вынудили обстоятельства, и я бы избавила тебя от этого, но не смогла. И если она не узнает, то следующее поколение не настигнут страдания. И Налла не будет нести сей крест. Это знание умрет вместе с тобой и мной. Поклянись мне.
Рив смотрел в глаза матери и понимал, что никогда еще не любил ее так сильно, как в этот момент.
Он кивнул.
– Посмотри на мое лицо, и будь уверена – я клянусь, что так оно и будет. Бэлла и ее потомки никогда ни о чем не узнают. Прошлое умрет с тобой и мной.
Плечи матери расслабились под халатом, и ее дрожащий вздох сказал о том облегчении, что она испытала.
– О таком сыне как ты, другие матери могут только мечтать.
– Разве это может быть правдой? – мягко сказал он.
– А разве нет?
Мэдалина собралась с силами и взяла платок из его рук.
– Мне нужно догладить еще один платок, а затем, возможно, ты поможешь мне дойти до постели?
– Конечно. И я хочу позвонить Хэйверсу.
– Нет.
– Мамэн.
– Я хочу отойти в мир иной без какого-либо медицинского вмешательства. Так или иначе, оно меня все равно не спасет.
– Откуда ты знаешь…
Она подняла свою прекрасную руку с тяжелым бриллиантовым перстнем на пальце.
– Я умру завтра до наступления темноты. Я видела это в чаше.
У Рива перехватило дыхание, легкие отказались работать. Я не готов к этому. Я еще не готов. Я еще не готов...
Мэдалина тщательно выгладила последний платок, медленно и аккуратно пройдясь утюгом по каждому уголку. Закончив, она положила идеальный квадратик к другим, убедившись, что стопка сложена ровно.
– Закончила, – сказала она.
Рив поднялся, опираясь на трость, предложил ей руку, и они вместе направились в ее спальню, оба нетвердо стоя на ногах.
– Ты голодна? – спросил он, когда откинул одеяла и помог ей лечь.
– Нет. Я и так хорошо себя чувствую.
Они вместе поправили руками простыни, одеяло и покрывало так, чтобы теперь оно аккуратно лежало прямо поверх ее груди. Выпрямившись, Рив уже точно знал, что она больше никогда не встанет с этой постели, и сама мысль об этом была невыносима.
– Нужно, чтобы Бэлла приехала, – сказал он хрипло. – Ей тоже нужно попрощаться.
Мать кивнула и закрыла глаза.
– Она должна прийти сейчас, и, пожалуйста, пусть она возьмет с собой ребенка.
* * *
В Колдвелле, в особняке Братства, Тор выписывал круги по своей спальне. Что на самом деле звучало смешно, учитывая то, как слаб он был. Шаркал ногами, вот и все, что он мог делать.
Каждые полторы минуты он смотрел на часы, время бежало с угрожающей скоростью, пока он не почувствовал себя так, словно мировые песочные часы разлетелись вдребезги, и секунды, как песок, заполнили все пространство.
Ему нужно больше времени. Больше... Черт, поможет ли это вообще?
Он просто не мог понять, как пройти через то, что должно было произойти, и знал, что лишняя суета не улучшит ситуацию. Например, он не мог решить, нужен ли ему свидетель? Преимущество заключалось в том, что, таким образом, все становилось менее личным. А недостаток был в том, что если он сломается, то в комнате будет еще один человек, который это увидит.
– Я останусь.
Тор взглянул на Лэсситера, который сидел, развалившись в кресле у окна. Ноги ангела были скрещены в лодыжках, и один ботинок качался вверх-вниз, словно еще один ненавистный измеритель времени.
– Да ладно тебе, – сказал Лэсситер. – Я уже видел твою убогую задницу голой. Что может быть хуже?
И хоть слова были типичной бравадой, его тон был удивительно нежным.
Послышался мягкий стук в дверь. Это был не Брат. А если учесть, что сквозь щель под дверью не проникал аромат еды, это также не Фритц с подносом кушаний, достойных самого короля.
Судя по всему, это был результат действий Фьюри.
Дрожь прошла по всему телу Тора.
– Все хорошо, успокойся, – Лэсситер встал и быстро подошел к нему. – Я хочу, чтобы ты присел вот здесь. Ты вряд ли захочешь сделать это возле кровати. Ну, перестань, не сопротивляйся мне. Ты же знаешь, это данность. Биология, а не твое желание, так что не чувствуй себя виноватым.
Тор ощутил, как его подтащили к жесткому креслу, которое стояло возле бюро, и чертовски вовремя: колени перестали выполнять свою функцию, и так ослабли, что он рухнул на тканое сиденье с такой силой, что отскочил.
– Я не знаю, как решиться на это.
Красивая физиономия Лэсситера появилась прямо перед его лицом.
– Твое тело сделает все за тебя. Огради от него свои разум и сердце, и пусть инстинкты делают то, что должны делать. Это не твоя вина. Это то, что помогает вашему виду жить.
– Я не хочу жить.
– Не говори так. Я-то подумал, что все это саморазрушительное дерьмо лишь временное увлечение.
Тор был не в силах оттолкнуть ангела. Не в силах выйти из комнаты. У него даже не было сил плакать.
Лэсситер подошел к двери и открыл ее.
– Привет, спасибо что пришла.
Тор не посмел поднять взгляд на Избранную, которая только что вошла, но не мог игнорировать ее присутствие: ее нежный, цветочный аромат так и обволакивал его.
Естественный аромат Вэлси пах сильнее, он был смесью не только розы и жасмина, но и специй, что отражали ее суть.
– Мой господин, – произнес женский голос. – Я Избранная Селена, и я здесь, чтобы служить вам.
Последовала долгое молчание.
– Подойди к нему, – мягко сказал Лэсситер. – Мы должны покончить с этим.
Тор закрыл лицо ладонями, голова упала на грудь. Это было все, что он мог сделать, чтобы не перестать дышать, когда женщина опустилась на пол у его ног.
Сквозь тонкие пальцы, он видел ее белые развевающиеся одежды. У Вэлси было не так уж много платьев. Единственное, которое ей по-настоящему нравилось, это было красно-черное платье, в котором она выходила за него замуж.
Сцена этой священной церемонии всплыла у него в голове, и он с трагичной ясностью видел сейчас тот момент, когда Дева-Летописеца сложила вместе его руку и руку Вэлси и объявила, что их союз прекрасен. Он чувствовал такую теплоту, что связывала его с его женщиной через мать их расы, и это ощущение любви, нужности и оптимизма возрастало в миллионы раз, когда он смотрел в глаза своей возлюбленной.