Я начала кое-что понимать.
— Так вот почему Приткин набросился на Миранду как сумасшедший! Он знал, что, если она не снимет гейс, он не сможет сделать себе магическую татуировку!
Мне пришлось тут же пожалеть о своих словах, потому что Мак прижал меня к стене и потребовал рассказать эту историю. Услышав, как Приткин сражался с маленькой горгульей, он чуть не умер со смеху. Но когда я стала приставать к нему с расспросами, он начал вилять и уходить от ответа.
— Кэсси, ты когда-нибудь пробовала натянуть перчатку на ручку младенца? Это очень трудно, ведь он беспрерывно шевелится. Вот почему им обычно надевают варежки.
Мак говорил со знанием дела, и я вдруг подумала, что у него может быть семья. И где-то есть люди, которые будут оплакивать его, если ему суждено умереть.
— Так ты можешь это исправить или нет?
— Прости, Кэсси. Без гейса я бы восстановил твою защиту в два счета. А так получается, что…
— Я в полном дерьме.
— Вроде того.
Словно в подтверждение моих слов, Билли выронил бутылку с пивом, и прямо у меня под ногами образовалась темная лужа. Я едва успела отскочить.
— Билли! Да что с тобой?
— Живот скрутило, сил нет, — со стоном еле выговорил он.
Я вздохнула и принесла ему стакан воды.
— Пей маленькими глотками, — сказала я. — У тебя теперь желудок как у младенца, а младенцам пиво нельзя.
Билли застонал еще громче.
— Имей совесть, Кэсс!
Я взяла бутылку и встряхнула ее перед глазами Билли.
— Помоги нести Томаса, и я, может быть, дам тебе пива.
— Там, куда мы идем, есть паб, — тихо заметил Марлоу.
— Откуда ты знаешь, куда мы идем? — спросила я с подозрением.
— Потому что больше идти некуда. — Билли посмотрел на вампира с таким видом, словно тот только что поздравил его с выигрышем в лотерею. — Пиво, классные девчонки и отличная музыка. Если я ничего не путаю.
Вдруг он подскочил как ужаленный.
— Где этот несчастный доходяга? Его нужно немедленно уложить в постель, чтобы он отдохнул и поправился!
— Что это за город? — спросила я Марлоу.
— Это замок, а вокруг него — маленькая деревушка. Там живут темные эльфы. Некоторые из них когда-то были информаторами моих агентов. У меня там вроде как разведывательная сеть — темные следят за светлыми, а мои агенты среди светлых — за темными. Иногда они выручают агентов, попавших в затруднительное положение, — за определенную плату, разумеется.
— Ты шпионишь за эльфами? — удивилась я.
— Я шпионю за всеми, — с улыбкой ответил Марлоу. — Это моя работа.
— Потом обсудите, — сказал Приткин, входя в комнату. За его спиной, стараясь ни к чему не прикасаться, стоял голем. — Если темные эльфы обнаружат нас до того, как мы поймем…
— Понял, — буркнул Марлоу.
Взяв с двух сторон Томаса, он и Билли переложили его на носилки, сделанные из одеяла. Когда Марлоу сказал, что солнце в Стране эльфов для вампиров не опасно, я ему не поверила, но Мак отнесся к его словам абсолютно спокойно, и, поскольку Томас не превратился в пепел, когда на него упали солнечные лучи, я поняла, что они были правы.
Билли держал одеяло за один конец, Марлоу — за другой. Я шагала рядом и внимательно следила за вампиром, чтобы он тайком не устроил Томасу какую-нибудь пакость. Будь моя воля, я выбрала бы себе другого помощника, но приходилось довольствоваться тем, что есть. Вряд ли я смогла бы хоть сколько-нибудь протащить Томаса на себе, к тому же мне приходилось нести еще и пятьдесят фунтов боеприпасов. Мак шел последним; ему нужно было иметь свободные руки — на тот случай, если придется стрелять. Впереди шагал Приткин, он внимательно следил за големом — как бы тот чего не выкинул.
Бедняга голем дрожал, дико озирался по сторонам и подскакивал при каждом порыве ветра, крике птицы или звуках голоса Билли, который то и дело заводил свою любимую песенку «Я бродяга известный, редко бываю трезвым». В конце концов Приткину это надоело, и он пригрозил голему, что вновь превратит его в статую, если тот не перестанет трястись. А что мог поделать этот бедолага? Он ведь в жизни не видел ничего подобного, во всяком случае, не видел глазами человека и, следовательно, понятия не имел о том, что можно считать опасностью, а что нет. Не знаю, сколько и какие у него были органы чувств, но, судя по тому воплю, который он издал, когда ветер швырнул ему в лицо пух одуванчика, их явно было не пять.
Наконец мы подошли к лесу; позади на траве остались три хорошо видимые дорожки. Не нужно быть опытным следопытом, чтобы выяснить, куда мы пошли. Я смотрела на темный лес и надеялась, что хоть у кого-нибудь из нашей группы есть план действий.
Следующий час нашего путешествия превратился в настоящий кошмар; мы пробирались через лес, оказавшийся на редкость омерзительным. Во-первых, он состоял из таких огромных деревьев, что по сравнению с ними столетние великаны, окружавшие усадьбу Тони, выглядели бы жалкими веточками. Мы прошли мимо двух гигантских дубов, в ствол которых, будь он полый, мог бы запросто въехать автомобиль. Конечно, для этого пришлось бы сначала построить пандус, поскольку сами стволы начинались где-то высоко в воздухе, а держались они на корнях высотой с дом. Дубы стояли, как часовые у ворот замка, задрав поросшие мхом ветви — то ли в знак приветствия, то ли угрозы.
Сплетенные между собой корни обрывались у края тропинки. Когда мы пробирались через заросли кустарника и колючек, что-то задело меня по плечу. На секунду мне показалось, что перед глазами мелькнула чья-то скрюченная рука с невероятно длинными корявыми пальцами. Я в ужасе отпрыгнула в сторону, но оказалось, что это просто низко висящая ветка, поросшая влажным мхом.
Однако хуже всего был запах. На лугу было тепло и пахло цветами, а здесь не было даже зелени. В лесу было душно и влажно, а от земли исходил запах сырости и плесени. С трудом шагая по мягкой лесной почве, я все время думала, что меня так удручает. Наконец я поняла. Находиться в этом лесу было все равно что сидеть возле постели лежачего больного. Неважно, как часто его моют, запах все равно есть, от него никуда не деться. Этот запах ни с чем не спутаешь. От леса пахло смертью — не той быстрой смертью, которой погибает убитое животное, а долгой, тяжелой болезнью того, за кем пришла смерть. Лучше бы мы остались на лугу.
Я жалась к Томасу — он, к счастью, по-прежнему не приходил в сознание — и старалась не подавать вида, что мне очень страшно. Было в этом лесу что-то неестественное. То ли унылый свет быстро наступивших сумерек был тому виной, то ли возраст древних деревьев, но на душе вдруг стало очень тягостно. И чувство это не покидало нас с первой же минуты, как мы покинули цветущий луг. Я даже не пыталась предположить, сколько лет этим великанам, а каждое новое дерево поражало своими размерами. В зарослях ветвей мне то и дело мерещились чьи-то лица — старые, сморщенные, с длинными волосами, густыми бородами и тускло мерцающими глазами.