Глогер спросил об этом Крестителя при первом же удобном случае.
- Иоанн... твои люди называют себя ессеями?
Креститель кивнул.
- Как ты узнал это? - спросил он у Глогера.
- Я... я слышал о вас. Ирод объявил вас вне закона?
Иоанн покачал головой.
- Ирод сделал бы так, если бы посмел, но у него нет повода. Мы живем здесь своей жизнью, не причиняя вреда никому, не делая попыток навязать нашу веру другим. Время от времени я проповедую наши убеждения, но против этого нет закона. Мы уважаем заповеди Моисея и проповедуем только, что все должны подчиняться им. Мы выступаем только за праведность. Даже Ирод не может найти в этом преступления...
Теперь Глогер стал лучше понимать суть некоторых вопросов, которых Иоанн задавал ему; понял, почему эти люди вели себя так и жили подобным образом.
Он осознал также, почему они восприняли его прибытие самим собой разумеющимся. Секта, подобная ессеям, практикующая умерщвление плоти, должно быть, привычна к видениям в такой жаркой местности.
Он вспомнил, как однажды натолкнулся на теорию, по которой Иоанн Креститель являлся ессеем, и многие ранние христианские идеи тоже произошли от верований ессеев...
Ессеи, например, применяли ритуальное омовение - крещение, - они веровали в группу из двенадцати человек (апостолов, которые избраны Богом, чтобы быть судьями в последний день), они проповедовали заповедь любви к ближнему, они верили, как и ранние христиане, что живут в дни, предшествующие Армагеддону, когда произойдет последняя битва между светом и тьмой, добром и злом, когда все люди предстанут на Страшном Суде. Как и в других христианских сектах, среди ессеев были люди, верившие, что они представляют силы света, а остальные - Ирод и римляне - представляют силы тьмы, и что их предназначением является уничтожение этих сил. Эти религиозные убеждения были неразрывно связаны с политическими, и вполне возможно, что кто-то вроде Иоанна Крестителя цинично использовал ессеев для своих политических целей, хотя, в действительности, такое маловероятно.
Терминами двадцатого столетия, решил Глогер, этих ессеев можно было бы назвать неврастениками с почти параноидальным мистицизмом, приведшим их к изобретению секретного языка и остальному - явное указание на умственную неуравновешенность.
Все это приходило в голову Глогеру-неудавшемуся психиатру, но Глогер-человек разрывался между крайним рационализмом и глубоким мистицизмом.
Креститель уже ушел, и Глогер, не сориентировавшись, не успел задать следующие вопросы. Он смотрел, как великан исчезает в глубине пещеры, затем полностью переключил внимание на вид поля, где крошечный ессей направлял плуг, который тащили два других члена секты. Глогер смотрел на желтые холмы и скалы. В нем росло желание лучше познакомиться с этим миром; в то же время он раздумывал о том, что стало с машиной времени. Разрушена ли она полностью? Сможет ли он когда-нибудь покинуть этот период времени и вернуться в двадцатое столетие?
СЕКС И РЕЛИГИЯ
Церковный клуб, к которому он присоединился, чтобы найти друзей.
ПРОГУЛКА В ЛЕС, 1954 г.
Во время прогулки по лесу он и Вероника отстали от других. Она была краснощекой и полной даже в тринадцать лет, но она была девочкой.
- Давай сядем здесь и отдохнем, - сказал он, показывая на пригорок, окруженный кустами.
Они сели рядом.
Они молчали.
Его взгляд был прикован не к ее круглому, с шершавой кожей, лицу, а к маленькому серебряному распятию, висевшему на цепочке на шее.
- Лучше давай поищем остальных, - сказала она, - они будут беспокоиться о нас, Карл.
- Пусть они найдут нас, - сказал он, - мы скоро услышим, как они кричат.
- Они могут уйти домой.
- Они не уйдут без нас. Не беспокойся, мы услышим, как они кричат...
Затем он наклонился, протянув руку к одетым в голубую ткань плечам, все еще не отрывая взгляда от распятия.
Он попытался поцеловать ее в губы, но она отвернула голову.
- Давай поцелуемся, - сказал он прерывающимся голосом, понимая даже в этот момент, насколько нелепо звучат его слова, какого дурака он делает из себя; но он заставил себя продолжать:
- Давай поцелуемся, Вероника...
- Нет, Карл, прекрати это.
- Ну что ты...
Она стала сопротивляться, вырвалась из его рук и вскочила на ноги.
Он покраснел.
- Прости, - сказал он, - прости.
- Все в порядке.
- Я думал, ты хочешь этого.
- Тебе не стоило бросаться на меня. Не очень романтично.
- Прости...
Она медленно пошла прочь, крестик раскачивался на шее, очаровывая его. Может, это какой-нибудь амулет, отводящий опасности вроде той, которой она только что избежала?
Карл последовал за ней.
Вскоре они услышали голоса остальных, и Карл почувствовал необъяснимую тошноту.
Несколько девочек похихикали, а один из мальчиков грязно ухмыльнулся.
- Что вы там делали?
- Ничего, - сказал Карл.
Но Вероника промолчала. Хотя она не была готова поцеловать его, намек явно доставил ей удовольствие.
На обратном пути они держались за руки.
Было уже темно, когда все вернулись в церковь и сели пить чай. Они сидели рядом. Глогер все время смотрел на распятие, висевшее в ложбинке между ее уже большими грудями.
Остальные ребята собрались вместе на другом конце пустого церковного зала. Иногда Карл слышал хихиканье какой-нибудь девочки и ловил взгляды мальчиков в их направлении. Он почувствовал, что доволен собой, и подвинулся ближе к Веронике.
- Принести тебе еще чашку чая, Вероника?
Она уставилась в пол.
- Нет, спасибо. Я лучше пойду домой. Мать с отцом станут беспокоиться.
- Я провожу тебя, если хочешь.
Она заколебалась.
- Это недалеко от меня, - сказал он.
- Хорошо.
Они встали, и он взял ее за руку, помахав остальным.
- Пока всем. Увидимся в четверг, - сказал он.
Смех девочек стал неудержимым, и Глогер снова покраснел.
- Не делай без меня ничего, - крикнул один из мальчиков.
Карл подмигнул ему.
Они пошли по хорошо освещенным улицам пригорода, оба слишком смущенные, чтобы говорить; ее рука вяло лежала в его ладони.
Когда они дошли до парадной двери ее дома, она остановилась, затем поспешно сказала:
- Я лучше пойду.