– Если честно, – тягостно сказал Саймон Пауйс, – мне жалко вас обоих. Вас, как и большинство людей, ввели в заблуждение, и в результате вы оказались в неопределенном положении. В политическом смысле это не принесло тебе ничего хорошего, а, Хэлен? Жаль… В тебе много пауйсовского – сильная воля, бескорыстные цели…
– И умение видеть свой шанс, – она улыбнулась. – Хотя ты, может быть, скажешь, дядя Саймон, что мне недостает самодисциплины и я могла бы действовать чуточку более здраво. Насчет самодисциплины ты, возможно, прав. Самообладание я потеряла… Со мной теперь все кончено, как ты считаешь?
Алан восхитился ее хитростью.
Саймон Пауйс опечаленно кивнул. Возможно, он так же сожалел о политической кончине племянницы, как, очевидно, сожалел и о том, что Алан никогда не проявлял интереса к политике.
– Знаешь, ты все-таки вела себя довольно глупо.
– Я знаю.
Он обратился к Алану:
– А ты, мой мальчик? Полагаю, ты понимаешь, почему я был до этого столь непреклонен?
– Да, дед.
Старик, видимо, сочувствовал им обоим.
– К началу следующей сессии я, без сомнения, стану президентом. Это была моя последняя возможность принять столь высокую ответственность – семейная традиция требует, чтобы представитель каждого поколения Пауйсов пробыл в должности президента по крайней мере один срок. Я надеялся, что за мной последуешь ты, Алан, но сейчас думаю, что эта задача встанет перед сыном Хэлен или Денхольма. Я хотел, чтобы моя дочь… – Он прокашлялся, словно охваченный сильными чувствами, хотя Алану последняя фраза показалась несколько театральной. Может быть, для него это было и к лучшему. Он удивлялся, почему во время их последней встречи так внезапно почувствовал любовь к своему деду.
– Чем вызвал Огненный Шут твои первые подозрения? – спросила Хэлен, как некий герой детективного романа, когда действие последнего близится к развязке.
– Я полагаю, чутье. Мог бы сказать, что в первый же раз, как я о нем услышал, что-то показалось мне в нем подозрительным. Я велел Джаннэру при первой возможности сходить вниз и глянуть. Есть и еще одно обстоятельство, о котором я действительно не могу говорить…
– Он знает о подпольных хранилищах, дядя, – прямо сказала Хэлен.
– Да? Не совсем разумно распространяться об этом, как ты считаешь?
– У меня нет привычки выдавать конфиденциальные сведения, дед, – банально выразился Алан, сурово глянув на Хэлен.
– Нет. Я думаю, все нормально. Однако Хэлен, по-видимому, убедила тебя в необходимости соблюдать секретность?
– Конечно, – сказала Хэлен.
– Так вот, у меня сложилось впечатление, что он связан с этими торговцами. Они – единственная преступная группировка, достаточно могущественная, чтобы укрыть человека и помочь ему изменить внешность. Я предположил, что он, возможно, вышел из их убежища, хотя все это оставалось лишь догадкой, как вы понимаете. Полиция провела в отношении Огненного Шута расследование и не смогла найти ничего, указывающего на такую возможность, хотя и согласилась с моими умозаключениями.
– Выходит, кроме установления того, что плутониевые бомбы являются частью старых запасов, фактически нет ничего, подтверждающего его связь с торговцами? – сказала Хэлен, изо всех сил пытаясь не выказать разочарования.
– Я уже связывался с лабораторией, изучающей эти бомбы. Там говорят, что они – на самом деле часть старых запасов; да ты сама сможешь в этом убедиться на очередном заседании Комитета. Очевидно, мы не сможем сообщить этого публике.
– Очевидно, – сказала Хэлен, – хотя это может несколько упрочить мое положение в Солнечном доме.
– Ненамного.
– А что это за комитет? – с любопытством спросил Алан.
– Мы называем его Комитетом Ста в память о несколько менее действенной британской антиядерной группе, существовавшей в середине двадцатого столетия. На самом деле нас только десятеро. Этому Комитету поручено находить единичные экземпляры ядерного оружия, оставшиеся с прежних времен, и следить за тем, чтобы, где возможно, наказывать преступников. Разумеется, мы работаем в тесном сотрудничестве со строго засекреченной ПУО – Полицией Удаления Оружия. Наша деятельность продолжается многие годы. Хэлен – секретарь, я – председатель. Остальные восемь человек – другие высокопоставленные политики.
– Весьма достойное занятие, – сказал Алан. – Насколько все это действенно?
– В прошлом было получше, а теперь исполнять наши обязанности становится все труднее, поскольку торговцы действуют сообща, объединяя свои силы. Они обрадовались бы любой возможности продать то, что имеют. Возможно, Хэлен тебе уже рассказывала.
– Рассказывала. Но мне кажется, что можно было бы выкупить у торговцев бомбы прямо сейчас, не дожидаясь кризиса, который может принять решение вместо вас?
– Это основной предмет наших споров, – вставила Хэлен. – Дядя не согласен их сейчас покупать. А я хочу это сделать.
– Фантастическая цена, которую потребуют эти бандиты, разорит Солнечную нацию, – грубо сказал Саймон Пауйс своему внуку. – Мы должны сделать все тайно и в то же время оправдать такую трату. Это невозможно. Я чувствую, что они когда-нибудь перейдут черту, и мы их схватим.
– Такая трата того стоит! – сказала Хэлен. – От бедности мы сможем оправиться, а вот выжить в ядерной войне!..
– Если схватить Огненного Шута, то это, – медленно сказал Алан, – может привести нас к тому торговцу оружием.
– Возможно, – согласился Пауйс, – хотя он может этого и не признать. Во-вторых, мы можем даже не узнать, кто эти торговцы. Естественно, они крайне осторожны. Однако они определенно собираются извлечь выгоду из той смуты, которую вызвал Огненный Шут. Этого человека надо схватить и уничтожить, пока он не устроил новых неприятностей!
– Дед! – воскликнул потрясенный Алан. – Смертную казнь отменили более ста лет назад.
– Я сожалею… Я очень сожалею, Хэлен. Ты должна простить оговорку старика. Подобные взгляды считались вовсе не такими отвратительными, когда я был молод. Разумеется, мы должны посадить в тюрьму или изгнать Огненного Шута.
Алан кивнул.
– Забавно, – сказал он, – что Огненный Шут проповедовал возврат к природе, что на самом деле наука ведет к разрушению человечества, и в то же время планировал то самое разрушение, или уж по крайней мере орудие для тех, кто бы приветствовал это.
– Жизнь, – сказал старик философски, – полна такого рода парадоксов.
– Увидимся дома, – легко сказал Алан, когда они выходили из квартиры.
– Прекрасно, – сказала она.
Они медленно побрели по вновь прекрасным восстановленным садам. Сияние звезд дополняли источники мягкого света на кровле, создававшие впечатление множества поблескивающих крошечных лун, каждая из которых испускала единственный изысканный луч. Вершину сделали со вкусом. Жить здесь мечтали каждый юноша, каждая девушка. «Вершина, – думали обитавшие на ней, – дает цель.»