Орден Тьмы | Страница: 17

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Лодка, покачиваясь, выплыла на мелководье. Наступление ночи ощущалось все заметнее, с лагуны подул холодный ветер, и зашуршали тростники. Аримиад поежился.

— Быстрее, лентяи! — гаркнул он на возчиков и ударил ближайшего кулаком. Вы двое поссорили меня с капитанами других кораблей. К завтрашнему дню про вас узнают все. Считайте, что вам повезло, ибо на Мессе не разрешается проливать кровь. Не допускается убивать даже насекомых. Я бы лично вызвал вас на поединок, если бы считал вас достойными такой чести…

— Кровный Поединок, мой Барон? — спросил фон Бек. Он не мог удержаться от соблазна использовать эту зацепку. Его искренне развлекала вся эта кутерьма. Вы хотели бы вызвать Принца Фламадина на Кровный Поединок? Ведь это исключительная прерогатива всякого Барона Капитана, разве не так?

На эти слова графа Аримиад отреагировал таким яростным взглядом, что окружавшие нас болота могли бы вспыхнуть, как порох.

— Попридержите свой язык, граф фон Бек. Я не знаю, в каких преступлениях вы виновны, но, несомненно, все скоро прояснится. И вы тоже получите сполна за свой обман!

— Лишний раз убеждаюсь в справедливости слов, что ничто не распаляет человека сильнее, чем обнаруженный самообман, — сказал мне фон Бек негромко.

Но Аримиад все же услышал это.

— Наше гостеприимство ограничено некоторыми условиями, граф фон Бек. Если вы нарушите эти условия, то, по Закону, я имею право выгнать вас или поступить еще хуже. Будь моя воля, я бы повесил вас обоих на салинге. Вы должны быть благодарны этим морально разложившимся и физически немощным старикам на борту «Нового аргумента» за их посредничество и заступничество. Вам повезло, что я уважаю закон. В отличие от вас, как оказалось.

Я проигнорировал его слова. Моя голова была занята серьезными размышлениями. Появилась догадка о том, каким образом Принц Фламадин оказался один в Маашенхайме. Но почему же он отказался жениться на своей сестре-двойняшке Шарадим? Ведь он с самого начала должен был знать, чего от него ожидают. И действительно ли он пытался убить ее? Был ли он на самом деле мошенником, испугавшимся разоблачения? Неудивительно, что общество отвернулось от него, если все так обстояло в действительности! Люди должны были возненавидеть того, кого лишь вчера считали великим героем, кого боготворили они не могли простить того факта, что их идол оказался подверженным обычным человеческим порокам!

Аримиад ворчливо разрешил нам пойти вместе с ним во дворец.

— Но будьте осторожны, — предупредил он, — малейшее нарушение закона с вашей стороны — и у меня будет повод выгнать вас отсюда… Мы возвратились в свои комнаты. Оказавшись наконец-то наедине, мы разразились веселым громким смехом.

— Бедный Барон Капитан рассчитывал поднять свой престиж за наш счет, а получилось, что он окончательно потерял лицо перед своими коллегами! О, как бы он хотел убить нас. В эту ночь я задвину засов нашей двери. Не хотел бы я вдруг неожиданно исчезнуть…

В отличие от фон Бека, меня это не особенно забавляло, ибо мне предстояло разрешить еще немало загадок. Ведь сутки назад я считал, что мне повезло: я обладал властью и престижем в этом мире. Теперь же у меня все это отняли. И если Шарадам действительно пользовалась властью в Драахенхайме, то почему меня вызвали для того, чтобы я вошел в тело принца?

Ничего подобного я прежде не испытывал. Они призывали Шарадим, мою сестру-близнеца (и кто это — они?), возможно, потому, что уже знали: она обладает реальной властью, а я — просто мошенник, передавший свое имя герою нескольких бестселлеров. Такое объяснение было вполне логичным. И все же Рыцарь в Черном и Золотом и слепой капитан, казалось, считали важным, чтобы Вечный Воитель явился на эти земли.

Я изо всех сил старался не слишком углубляться в данные проблемы, а заняться непосредственными земными делами.

— Нам разрешили находиться здесь до и во время Мессы. А после — мы люди вне закона, отщепенцы, изгнанники, прекрасная дичь для бандитов Аримиада, топливо для его печей. Таково наше будущее, обрисованное вкратце, не так ли?

— Да, именно так я представляю себе нашу дальнейшую историю, — согласился фон Бек. — Похоже, Аримиад уверен, что нас никто не примет. Но я не так уж жажду заработать право находиться на таком корабле. — Пока он говорил, каюта вдруг затряслась и нас отбросило к дальней стене. «Суровый щит» снова начал движение. — Есть ли у нас шансы попасть на какой-либо другой корабль или на другую землю? Как мне кажется, в Срединных Болотах это не проблема.

— Лучше всего переждать здесь до Мессы. Там мы сможем разобраться, кто считает Принца Фламадина призовой лошадкой, кто не верит в историю Шарадим и кто искренне не любит меня.

— Мне думается, что вы приобретете здесь новых друзей. Либо вы как Принц Фламадин несете ответственность за совершенные преступления, либо вы жертва лживой пропаганды. Я хорошо знаю, как это ужасно — превратиться в мерзавца за один день. Гитлер и Геббельс — большие мастера в подобном искусстве. Но возможно, что на Мессе выяснится, что вы вовсе не виноваты.

— С чего же мне начать?

— Этого нам не дано решить до завтрашнего дня. А пока разумнее всего оставаться здесь. Вы заметили, что я позвонил и вызвал прислугу, как только мы вошли сюда?

— Но никто не пришел. А ведь обычно слуги появляются мгновенно. Похоже, радушному гостеприимству Аримиада пришел конец.

Мы не были голодны и, умывшись, легли спать. Я знал, что должен отдохнуть, но помешали кошмары. Голоса звали Шарадим, эти голоса вконец замучили меня. Потом, когда я еще глубже погрузился в это сновидение, я увидел женщин, которые звали мою сестру. Высокие, поразительно красивые женщины с прекрасными фигурами и миловидными лицами. Я хорошо знал их великолепные, стройные тела, высокие скулы, большие, чуть раскосые, миндалевидные глаза, маленькие уши и мягкие, нежные волосы. Они были одеты по-разному, но только этим и отличались. Женщины, которые встали в кружок вокруг бледного огня, и чьи голоса наполняли ночную тьму, были женщинами элдренами. Они были той расы, которую иногда называют Вадхаг, а иногда — Мелнибон. Этот народ родствен народу Джона Дейкера. В качестве Вечного Воителя я принадлежал и к тем, и к другим. Будучи Эрикезе, я когда-то любил такую женщину.

И вдруг, когда языки белого пламени стали короче и видимость улучшилась, я задрожал от экстаза и ужаса, закричал, стал тянуть руки: я жаждал прикоснуться к лицу, которое узнал.

— Эрмижад! — кричал я. — О дорогая моя! Я здесь, я здесь! Проведи меня через пламя! Я здесь!

Но женщина, руки которой были переплетены с руками сестер, не услышала меня. Она стояла закрыв глаза, читала нараспев стихи и раскачивалась в такт. Теперь я усомнился в том, что это именно она. Если только это не элдрена, которая вызвала меня к этим женщинам и заставила Шарадим думать, что они меня позвали. Огонь разгорался все ярче, он стал слепить меня. Я снова поглядел на нее. Я был почти уверен, что она — моя погибшая любовь.

Из этого сна меня перекинуло в другой. Теперь я уже не знал своего имени. Я видел красное небо, по которому летали драконы. Огромные летающие рептилии, казалось, подчинялись группе людей, стоявших посреди почерневших руин некоего города. Я не был среди этих людей. Они тоже напоминали мне эддренов, хотя их одежда была более изысканной, почти шикарной, хотя я не уверен в этом. Но это были элдрены из другого места и другого времени. Они казались чем-то расстроенными. Между ними и летающими в небе драконами была какая-то связь, но я не понимал смысла этой связи, хотя сохранил эхо памяти (или ее предчувствие, что для меня одно и то же). Я попытался заговорить с одним из своих компаньонов, но они вроде бы и не замечали, что я рядом. Вскоре после этого оказалось, что я отошел от них и стоял на стеклянной равнине без горизонта. Равнина изменила свой цвет с зеленого на голубой и снова на зеленый, как будто она только что была создана и цвет еще не установился окончательно. Со мной разговаривало некое существо, ошеломляюще красивое, с золотистой кожей, кроткими и ласковыми глазами. Почему-то я был фон Беком. Слова не имели для меня никакого смысла, так как были обращены не к тому человеку. Я попытался рассказать этому существу всю правду, но язык не шевелился. Я был статуей, изваянной из того же стекла, что и вся равнина.