– Ничего. Я неплохо устроилась.
– Вот как?
– Я не бог весть как умею играть на флейте, но, в общем, получается ничего. А то, чему ты меня так и не научил, я, в конце концов, могу восполнить и с помощью заклятий, если так уж будет нужно. И эти ребята из оркестра тоже ничего. Лабби ведь совсем не такой, каким кажется. Он хорошо ко мне относится. Никто меня не обманывает. И мы очень неплохо зарабатываем. А зимой я обычно живу у мамы и помогаю ей. Так что у меня все в порядке. А у тебя, Ди?
– А у меня все очень плохо.
Она хотела было что-то сказать, да так и не сказала.
– Я думаю, тогда мы были совсем детьми, – сказал он, – а теперь…
– Что же изменилось?
– Я сделал неправильный выбор.
– Однажды? – спросила она. – Или дважды?
– Дважды.
– Ну что ж, третий раз волшебный.
Оба некоторое время молчали. Она с трудом различала даже его громоздкий силуэт в черной тени листвы.
– Ты стал такой огромный, – сказала она вдруг, – гораздо больше, чем прежде! А ты все еще умеешь зажигать огонек, Ди? Я хочу видеть тебя.
Он покачал головой.
– Это была единственная вещь, которую ты мог делать всегда, а я так никогда и не научилась. Не смогла. Да и ты не сумел меня этому научить.
– Я не нарочно, – сказал он, – у меня ведь тоже иногда это получалось, а иногда нет.
– А тот волшебник из Южного порта не научил тебя, как сделать, чтобы всегда получалось?
– Он учил меня только именам.
– А почему ты не можешь сделать это сейчас?
– Я отказался от магии, Темная Роза. Я должен был либо заниматься только ею и больше ничем, либо оставить ее совсем. Нужно иметь только одну душу.
– Не понимаю, почему, – пожала она плечами. – Моя мать может излечить лихорадку, может помочь при родах, может отыскать потерявшееся кольцо и еще многое другое; может быть, это и не идет ни в какое сравнение с тем, что делают настоящие волшебники и повелители драконов, но все равно это кое-что. И она, чтобы заниматься всем этим, ни от чего не отказывалась. Даже то, что она меня родила, никак ей не помешало. А знаешь, она родила меня, чтобы НАУЧИТЬСЯ рожать! Неужели только потому, что я училась у тебя музыке, я должна была отказаться от умения составлять заклятия? Я, между прочим, могу и сейчас запросто наслать лихорадку. Почему же ты должен от чего-то отказываться, чтобы иметь возможность заниматься чем-то другим?
– Мой отец… – начал было он и умолк. И даже негромко рассмеялся. – Пойми, они просто не сочетаются – деньги и музыка.
– Как твой отец и дочка ведьмы, – сказала Темная Роза.
И снова повисло молчание. Чуть шелестела ивовая листва.
– Ты вернешься ко мне? – спросил он и заторопился: – Ты уедешь со мной, будешь со мной жить, выйдешь за меня замуж, Темная Роза?
– Только не в доме твоего отца, Ди?
– Где ты сама захочешь! Убежим хоть сейчас!
– Но ты же не можешь получить только меня одну, без музыки, правда?
– Или музыку без тебя.
– Я согласна, – сказала она.
– А Лабби, случайно, арфист не нужен?
Она заколебалась, потом засмеялась и сказала:
– Ну, если ему будет нужен флейтист, так и арфисту дело найдется.
– Но я не играл с тех пор, как уехал из дома, Темная Роза, – сказал он. – И все же музыка всегда звучала у меня в ушах, и твой голос… – Она протянула к нему руки. Они опустились на колени лицом друг к другу; над головами их что-то шептали листья ив. Они поцеловались. Сперва застенчиво, боясь коснуться друг друга…
Прошло несколько лет с тех пор, как Диамант покинул родной дом. За это время Голден невероятно разбогател, буквально все его предприятия оказывались выгодными. Казалось, удача навсегда прилепилось к нему и теперь ее уже не стряхнешь, даже если захочешь. Он стал очень, очень богат.
Но сына так и не простил. Все могло бы кончиться по-хорошему, да только Диамант сам все испортил. Уехал, не сказав ни слова, в день своих же именин, прямо во время пира, сбежал с какой-то ведьмой, бросил настоящую работу, не доведя ее до конца, и стал бродячим музыкантом, жалким арфистом! И теперь поет и играет, где придется, да еще и улыбается за жалкие гроши – ничего, кроме стыда, боли и гнева в душе Голдена это не вызывало. И он упивался своими переживаниями, но сына видеть не желал.
Тьюли долгое время делила с ним его горе, но с Диамантом старалась все же видеться, что было трудновато, потому что ей приходилось обманывать мужа; и она плакала, думая, как часто ее мальчик голоден и бесприютен. А уж холодные осенние ночи стали для нее настоящим кошмаром. Но время шло, и она все чаще слышала, как люди хвалят «сладкоголосого Диаманта с Западного побережья» и рассказывают, что он играет на арфе и поет во дворцах великих правителей и даже в Башне Меча, и постепенно на сердце у Тьюли полегчало. И однажды, когда Голден уехал в Южный порт по делам, они с Тангле запрягли в повозку ослика и поехали в Истхилл, где и услышали, как Диамант исполняет, аккомпанируя себе на арфе, знаменитое «Лэ о пропавшей королеве». И Темная Роза сидела с ними рядом, и маленькая Тьюли забралась наконец к большой Тьюли на колени. И если это и не самый счастливый конец, то все же Тьюли испытала истинную радость и решила, что, видимо, большего у судьбы и просить-то не стоит.
Снова шел дождь, и старый волшебник из Ре Альби с тоской мечтал о том, чтобы заколдовать эту проклятую погоду хоть ненадолго. Взять бы да послать эту проклятую тучу вокруг горы – пусть себе тот берег Гонта поливает! У него все кости ломило. Его старые кости прямо-таки жаждали солнца, ибо только солнце могло насквозь прогреть и высушить его плоть, изгнать из него всю эту влагу и хворь. Можно, конечно, произнести заклятие, утишающее боль, да только проку от него мало: оно способно заставить боль затаиться лишь на время, а потом-то будет еще хуже. Нет, не было такого средства, чтобы избавиться от этой мучительной ломоты в костях. Старым костям нужно одно: солнце. И Далсе продолжал стоять на пороге, как бы между темнотой комнаты и пронизанным нитями дождя серым небом, и с трудом удерживался от произнесения заклятия, злясь на себя за то, что стар и болен, и за то, что должен сдерживать себя.
Он никогда не ругался – истинно могущественные волшебники не произносят вслух бранных слов, это небезопасно, – но все же облегчил душу: откашлялся сердитым ворчливым кашлем, похожим на рычание медведя. И через мгновение страшный раскат грома сотряс вершину горы Гонт, и эхо его прокатилось по ее склонам от севера до юга и замерло в далеких, окутанных туманом лесах.
Добрый знак, подумал старик. Значит, дождь скоро прекратится. Он накинул капюшон плаща и сошел с крыльца под дождевые струи, чтобы покормить кур.