Так я получил освобождение. На то, чтобы добраться до дому, мне потребовался целый час. Приходилось присаживаться чуть ли не на каждом углу, чтобы перевести дыхание, собраться с силами и попытаться отогнать от себя те «воспоминания», те голоса, и странные огни, и лица, которые постоянно мелькали передо мной. Наконец сквозь ветви какого-то неведомого леса я увидел фонтан на залитой солнцем площади и широкий фасад Аркаманта, но, чтобы пересечь знакомую площадь, мне пришлось сперва нырнуть в темную зловонную пещеру. Когда же я добрался до нужной мне двери и постучался, открыла мне Эннумер.
– Уходи, нечего нам тебе подать! – рявкнула она и попыталась закрыть дверь. Говорить я не мог, и она, приглядевшись внимательней, узнала меня и разразилась слезами.
Меня отнесли в больницу и уложили в постель. Старый Ремен растер камфарной мазью рубцы от ударов хлыстом и напоил меня отваром из кошачьей мяты. Затем пришла моя сестра; сев у постели и роняя слезы, она обнимала меня, гладила по голове, баюкала, а потом, немного успокоившись, стала слегка надо мной подшучивать. Я хорошо помнил, как ко мне в больницу приходила тогда Мать Фалимер; эти воспоминания были настолько яркими, что сейчас казались мне чем-то вроде предвидений. И я с благодарностью сказал сестре:
– Как хорошо, что я уже дома!
– Ну конечно хорошо! А теперь поспи, тебе нужно отдохнуть, – сказала Сэл своим нежным, чуть хрипловатым голосом. – А когда проснешься, то поймешь, что ты по-прежнему дома и никуда отсюда не денешься, милый ты мой Клюворыл. – И я уснул.
Как только я немного поправился – а отдых и нормальная еда, хотя еды-то как раз стало, увы, совсем уж мало, сделали свое доброе дело, – я сразу же отправился в классную комнату и приступил к своим прежним обязанностям, словно никуда отсюда и не уходил.
Когда же в августе меня снова призвали в ряды гражданской армии, Эверра был настолько этим огорчен, что даже осмелился пойти к Алтану-ди и выразить свой протест. Вернувшись, он сказал мне:
– Да будет вечно благословен Дом Арка, Гэвир! Отец наш заботится о детях своих даже в дни войны и голода. Алтан-ди объяснил мне, что под началом Хастера ты больше работать не будешь; и жить в казарме тебе тоже больше не придется: тебе предстоит совсем другая работа, с людьми образованными. Вам нужно будет перенести свитки со священными пророчествами и древние летописи из старого хранилища, что у западной стены, в подвалы Гробницы Предков. Там этим драгоценным документам будут не страшны ни огонь, ни вода; там их никто не найдет даже в случае вторжения. Священной Коллегии Жрецов требуются для выполнения этой задачи исключительно умные и образованные люди, ибо необходимо соблюсти все возможные предосторожности и все тонкости соответствующих ритуалов. Эта работа действительно требует чрезвычайной аккуратности, однако она не будет слишком тяжелой. Это большая честь для Аркаманта, что выбрали именно тебя! – Эверра, по-моему, даже слегка мне завидовал, страстно мечтая собственными глазами увидеть все эти древние документы и рукописи.
Я тоже обрадовался; хорошо было бы на какое-то время забыть о своих учительских обязанностях, хотя меня несколько тревожила, скажем, проблема еды. Кто его знает, думал я, как эти жрецы будут нас кормить? Теперь все в городе только и думали что о еде. В Аркаманте никогда особых запасов не водилось, а городские кладовые были уже практически истощены; в относительном достатке имелось только зерно. Отец и Мать Арка являли собой пример терпеливого воздержания; они неусыпно и строго следили за тем, что делается на кухне, и еда в доме, хоть ее и было очень мало, всегда распределялась по справедливости. Я с ужасом думал о том, что снова придется вернуться туда, где существуют всевозможные любимчики, где царствуют несправедливость и жестокость, где из-за пищи дерутся насмерть, где голодных бедолаг вовсю обманывают и обвешивают торговцы с черного рынка. Но ослушаться приказа я не мог и вскоре отправился в ту часть здания Священной Коллегии Жрецов, которая была отведена под жилище рабов. Во время первой же трапезы нам подали наваристый куриный бульон с сочным ячменем. Такой еды я не пробовал уже несколько месяцев и сразу понял, что мне здорово повезло.
Полдюжины тамошних рабов были все людьми пожилыми, так что жрецы просили прислать им помощников помоложе и из таких Домов, как Арка, Эрре и Бел, где, как известно, имелись и вполне образованные рабы. Например, я страшно обрадовался, увидев среди них Мимена из Белманта, доброго приятеля Эверры. Мимен привел с собой троих своих учеников. Затем там было двое рабов из Эрреманта, оба лет сорока; их звали Таддер и Йентер. Я о них и раньше слышал от Эверры, который ворчливо говорил о них с неким странным подозрительным восхищением: «очень образованные, но какие-то несерьезные, нет, недостаточно серьезные!» Я понимал, что он имеет в виду: видимо, они читали «эти современные книги» – «современными» Эверра, как известно, называл все книги, написанные в последние сто или двести лет. И я оказался прав. Когда мы в тот вечер отправились спать – а в спальне было очень тесно, поскольку нам, тринадцати, пришлось как-то разместиться там, где прежде спали шестеро, но зато было тепло, светло и, в общем, вполне уютно, – то первое, что я увидел у кровати одного из моих новых знакомых, это «Космологии» Оррека Каспро. Эверра как-то раза два упоминал эту поэму, но таким тоном, каким врач упоминает об ужасной, смертельно опасной и страшно заразной болезни.
Таддер, сухолицый мужчина с острым взглядом, глаза которого словно прятались под густыми черными бровями, заметил мое изумление и спросил:
– Ты что, никогда этого не читал, парень? – У него был говор северянина, и в речи встречались порой незнакомые мне обороты.
Я покачал головой.
– Так возьми, – и Таддер протянул мне книгу. – Ознакомься хотя бы!
Я растерялся, не зная, как поступить. И невольно глянул в сторону Мимена, словно тот мог донести Эверре, что я посмотрел на запретную книгу.
– Представляешь, Эверра им не разрешает читать новых поэтов, – сказал Мимен, обращаясь к Таддеру. – Да и вообще никого со времен Трудека. Может, Каспро – это немного чересчур для начала?
– Нисколько, – возразил северянин. – Тебе, паренек, сколько? Четырнадцать? Пятнадцать? В самый раз прочесть Каспро и восхититься его стихами. Ну вот, например, знаешь ты эту его песню? – И Таддер запел приятным чистым тенором: – «Как во тьме ночи зимней…»
– Эй, эй, вы там, потише! – проворчал Йентер, второй человек из Эрреманта. – Не стоит, братцы, в первую же ночь гусей дразнить!
– Это что же, тот самый гимн, который Каспро написал? – спросил старший из местных рабов, пожилой мужчина с тихим голосом и повадками безусловного вожака. – Мне, к сожалению, ни разу не довелось услышать, как его поют.
– Да, в общем, в некоторых местах за пение этого гимна могут и повесить, Реба-ди, – с улыбкой заметил Йентер.
– Только не здесь, – сказал Реба. – Продолжай, пожалуйста. Мне бы очень хотелось его послушать.
Таддер и Йентер быстро обменялись взглядами, и Таддер запел: