А Оррек по-прежнему сидел с застывшим лицом и молчал.
И Грай тоже настороженно молчала, похожая в эту минуту на свою львицу.
Первым эту напряженную тишину нарушил Лорд-Хранитель:
— Скажи, Дезак: если я задам вопрос и получу ответ, захочешь ли ты этот ответ выслушать? — он произносил эти слова с каким-то странным нажимом.
Дезак внимательно посмотрел на него; сперва он явно ничего не понял, потом нахмурился и хотел что-то спросить, но осекся, словно прочел в глазах Лорда-Хранителя, что спрашивать об этом нельзя. И его жесткое, печальное, изборожденное ранними морщинами лицо вдруг странным образом изменилось, став открытым, незащищенным.
— Да, — сказал он все еще несколько неуверенно и тут же повторил уже более твердо: — Да, конечно!
— Тогда я это сделаю, — кивнул Лорд-Хранитель.
— Сегодня ночью?
— А что, сроки поджимают? — Да.
— Хорошо, сегодня.
— Я приду завтра утром, — сказал Дезак и встал. Он прямо-таки весь светился; казалось, силы в нем просто кипят. — Султер, дружище, от всего сердца благодарю тебя! Вот увидишь, твои духи выскажутся в нашу пользу! — Он повернулся к Орреку: — А твой голос призовет нас на борьбу! Я знаю: ты выступишь вместе с нами. И мы снова встретимся здесь — уже как свободные люди в свободном городе! Да хранит вас Леро и все прочие боги Ансула! Да падет их благословение на души и тени ваших предков, которые слышат нас сейчас! — И Дезак, словно уже празднуя победу, решительной солдатской поступью устремился прочь.
Оррек, Грай и я молча смотрели друг на друга. Только что прозвучало нечто очень важное, было дано какое-то обещание, но никто из нас троих не понял, в чем его смысл. Лорд-Хранитель сидел, ни на кого не глядя, и был чрезвычайно мрачен. Потом поднял глаза, и взгляд его остановился на мне.
— Еще до того, как возник наш город, — промолвил он, — еще до того, как на этом холме был построен наш дом, здесь жил один прорицатель. — И он вдруг заговорил по-аритански: — «И они преодолели пустыни и пришли сюда, усталые, истомленные люди, изгнанники. И, перебравшись через холмы, что высятся над берегом Западного моря, они увидели по ту сторону вод белоснежную Сул. А на склоне холма они обнаружили пещеру, из которой вытекал ручеек. И в темноте той пещеры перед ними в воздухе возникли слова: «Останьтесь здесь». И они, утолив жажду из этого источника, принялись строить здесь свой город».
Вскоре после этого мы все пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим комнатам, но Лорд-Хранитель шепнул мне на прощанье:
— Приходи туда, Мемер.
Так что, выждав немного, я снова прошла через весь дом, начертала в воздухе нужные буквы и вошла в наш тайник, дальний конец которого, скрываясь во тьме, уходит далеко в толщу горы.
Лорд-Хранитель пришел чуть позже. Я уже успела зажечь и поставить на стол масляную лампу. А он, как всегда, принес с собой маленький светильник, но не погасил его, а тоже поставил на стол. Увидев, что передо мной лежит раскрытая книга Оррека, он слегка улыбнулся и спросил:
— Нравятся тебе его стихи?
— Очень! Больше всех! Даже больше Дениоса! Он снова улыбнулся — на этот раз широко и немного насмешливо.
— Да, эти современные поэты весьма недурны. И все же с Регали ни один из них сравниться не может!
Поэтесса Регали жила тысячу лет назад здесь, в Ансуле, и писала по-аритански. Аританский — очень сложный язык, а уж написанные на нем стихи понять и вовсе нелегко. Я пока что не слишком преуспела в чтении Регали, хотя знала, что Лорд-Хранитель очень любит ее поэзию.
— Ничего, Мемер, всему свое время, — сказал он, словно читая по моему лицу. — Всему свое время… Итак, девочка моя дорогая, мне нужно многое тебе рассказать и кое о чем тебя попросить. Сперва, впрочем, я бы хотел кое-что объяснить. — Мы сидели за столом лицом друг к другу, как бы заключенные в шар мягкого света и со всех сторон окруженные тьмой, лишь порой в полумраке поблескивало золотое тиснение на корешках книг. Но сами книги, которых в этой просторной продолговатой комнате с высокими потолками было великое множество, стояли темными молчаливыми рядами, словно тоже собираясь послушать рассказ Лорда-Хранителя.
Он произнес мое имя с такой нежностью, что меня это почти напугало. И был так же мрачен, как если бы его мучила сильная боль — во время приступов лицо у него всегда становилось таким. А когда он заговорил, я увидела, что каждое слово дается ему с трудом.
— Я нехорошо поступил с тобой, Мемер, — промолвил он и умолк.
Я, разумеется, тут же запротестовала. Мне хотелось сказать, что именно он подарил мне главные сокровища моей жизни — любовь, верность, знания, умение учиться, — но он ласково остановил меня, хотя взгляд его был по-прежнему мрачен.
— Ты была мне единственной утехой, — сказал он, — единственной. Да я, собственно, только в утешении и нуждался. Всякую надежду я давно оставил. Не выплатив свой долг тем, кто дал мне жизнь. Я учил тебя читать, но так никогда и не объяснил тебе, что в книгах можно найти и нечто большее, чем стихи и занятные истории… В общем, я дал тебе то, что дать было очень легко. Я говорил себе: она всего лишь ребенок, зачем же взваливать ей на плечи такую ношу…
Я чувствовала, какой плотной стала темнота у меня за спиной; я ощущала ее, как присутствие живого существа.
А Лорд-Хранитель упрямо продолжал:
— Помнишь, мы говорили о дарах, которые передаются по наследству людям одной крови, — как в семействе Грай Барре, где люди умеют разговаривать с животными, или в семействе Актамо, где умеют лечить. А наш род Галва, предки которого все еще живут в этом доме в виде духов и теней, обладает…. нет, не даром, а скорее определенной ответственностью. Мы, живущие здесь, связаны неким обязательством. Помнишь, нашим предкам было сказано: «Останьтесь здесь». И мы остаемся здесь. Всегда. Остаемся в этом доме. В этой комнате. И охраняем то, что здесь находится. Мы открываем потайную дверь и закрываем ее. И это мы читаем слова оракула.
Он еще не успел произнести это слово, но я уже знала, что он его произнесет. Именно это слово он должен был произнести, а я — услышать.
Но сердце мое вдруг словно превратилось в тяжелый кусок льда.
— Я трусил, — продолжал Лорд-Хранитель, — и убеждал себя, что рассказывать тебе об этом необязательно. Что время оракулов давно прошло, что это всего лишь старинная легенда, которая уже перестала быть правдой. Ты ведь знаешь, что повествования могут со временем утрачивать свой истинный смысл. И то, что было правдой, начинает казаться бессмысленным, даже лживым, ибо истина как бы покинула эту историю и перебралась в другую. Подобно тому, как воды старого источника пробиваются на поверхность в другом месте. Фонтан Оракула стоит сухим уже двести лет, но тот родник, что питал его, до сих пор жив! Он здесь. В этой комнате.