И тогда к одному из таких механикусов, достославному мастеру Арнальдо де Виланове, явился в ночи, тайно один из народа мимикризантов, именем Фингер, и предложил сделку: он, нечистый, поселяется в машине по поднятию воды на гору, созданной Арнальдо де Вилановой, и будет следить за правильностью ее работы, а означенный Арнальдо де Виланова взамен дозволит Фингеру питаться быстрой энергией, которой в машине имеется с избытком. И после долгих раздумий Арнальдо де Виланова согласился, ибо был мудр и понял, что такой симбиозиус выгоден и чистым, и нечистым. И нарек он мимикризанта Фингера гвардом, и позволил ему стать защитником машины».
Странный звук снова повторился. Тамара отложила книгу, села на кровати, оглядела комнату — и вздрогнула, когда из темного угла за вешалкой на нее уставились два желтых немигающих глаза. Прошло несколько томительных секунд, и наконец знакомый хриплый голос произнес:
— Тихо, девка! Не шуми. Я это, я…
С потолка пещеры капала вода. В центре небольшого зальчика набралась уже изрядная лужа. Несмотря на мороз, царивший наверху, здесь, глубоко под землей, в одном из самых отдаленных гротов Разлогов, было довольно тепло и очень сыро. Шипуляк ежился, теребя свалявшуюся бороденку. Мистресса курила, задумчиво пуская колечки. Соня просто сидела, привалившись спиной к обточенному водой камню.
Привал они решили сделать, пройдя по черному следу два долгих часа. Силы человеческие небезграничны. Воля говорит: «Иди!», но уставшее тело шепчет в ответ: «Не могу!» Какое-то время идет в человеке непримиримая борьба, но в итоге «не могу» побеждает — так всегда было и всегда будет. Соне отчего-то вспомнился полярник Роберт Скотт, пытавшийся добраться до Южного полюса. Девушка читала об экспедиции Скотта, и ее поразило, как трагически закончилось такое, казалось, тщательно подготовленное предприятие.
Отряд Скотта из пяти человек был прекрасно подготовлен и снаряжен, но словно злой рок висел над отважными путешественниками. Мотосани сломались, пони, выносливые и крепкие, не выдержали холода, и их застрелили. Пятерка англичан продолжила путь, таща на себе тяжелые сани с продовольствием. И они дошли до полюса, но опоздали — честь первооткрывателя самой южной точки планеты уже принадлежала Руалю Амундсену. Тот отправился в путь на месяц раньше, использовав собачьи упряжки. Скотт записал в своем дневнике: «Норвежцы нас опередили — Амундсен оказался первым у полюса! Чудовищное разочарование! Все муки, все тяготы — ради чего? Я с ужасом думаю об обратной дороге…»
Обратная дорога действительно была ужасна. Сперва от холода и непомерных нагрузок умер один из спутников Скотта, затем покончил с собой другой. Три человека двигались по ледяной пустыне, и надежда выжить таяла с каждым днем. Но самое чудовищное, что, пройдя сотни и сотни километров, они не дошли до лагеря «Одна тонна», где были запасы продуктов и топлива, меньше одиннадцати миль…
Соня помнила последнюю запись в дневнике Скотта, найденном на его закоченевшем трупе: «Мы знали, что мы идем на риск. Обстоятельства против нас, и потому у нас нет причин жаловаться. Смерть уже близка. Ради Бога, не оставьте наших близких!..»
«Наверное, Скотт был неудачником, — подумала Соня. — Бывают же такие люди, которым просто не везет в жизни. Если они существуют потихонечку, работают какими-нибудь бухгалтерами или инженерами, никто этого и не замечает, кроме самых близких. Но стоит им взяться за какое-нибудь большое дело, и сразу становится ясно — неудачник. А я? Я какая? Вдруг я тоже неудачливая? Но как узнать? Или то, что происходит со мной сейчас, и есть проверка? Тест на везучесть? Если это так, то, чтобы узнать результат, нужно обязательно дойди до конца, а там… Стоп. Так не пойдет. Это же не компьютерная программа: "Увы, вы набрали меньше тридцати очков. Уровень вашей удачливости ниже среднего"».
Представив замерзшего Роберта Скотта среди снегов Антарктиды, Соня передернула плечами. Несчастный полярник с покрытым инеем лицом и оледеневшими, пустыми глазами встал перед ней как наяву. Следом сразу же пришло другое видение — сама Соня, лежащая на дне пещерной лужи. Прозрачная вода едва покрывает белое лицо, мертвые глаза широко открыты, и над ними проплывает крохотная серебристая рыбка…
«Ой, мамочки, что же мне делать?» — Соня провела мокрой ладонью по волосам, тряхнула головой, отгоняя тяжелые мысли. Сильверея, невозмутимо попыхивая трубочкой, искоса посмотрела на спутницу, едва заметно улыбнулась, но ничего не сказала. Однако ее гримаса, более похожая на ухмылку, не укрылась от Сони, неожиданно повернув мысли девушки в другое русло: «А ведь удачу можно приманить. Подчинить. Наколдовать. Конечно! Вот рядом со мной сидит самая настоящая ведьма — неужели она не сможет сделать меня везучей?!»
Повернув голову, Соня уже приоткрыла рот, намереваясь спросить мистрессу о том, что так тревожило ее, но сильверея опередила:
— Я вижу, ты в тяжких сомнения — по силам ли выбрала путь? Не тревожься. Я могла бы говорить много, убеждая тебя, да и себя, в прямом или обратном. Но это будут лишь слова. Они мало значат и еще меньше весят. Поэтому запомни главное: судьба, ну или, если угодно, Бог, не дает тяжелую ношу тому, у кого подгибаются ноги. Нужно лишь правильно рассчитать свои возможности — и все получится.
— Да, но… Вы могли бы… — Соня сбилась, замолчала, потом заговорила снова: — Ведь вы колдунья. Дайте мне удачу! Все получается у тех, кому везет. Помогите стать везучей!
Мистресса невесело рассмеялась клекочущим, страшноватым смехом.
— Девочка моя, если бы все было так просто… Удача… Да нет никакой удачи! Всегда и во всем будь профессионалом — вот рецепт всех удач во все времена! А чары, или, как ты говоришь, колдовство… За все и всегда надо платить. Если кто-то хочет стать успешным в делах без труда, по мановению волшебной палочки, за плату это возможно, но при этом кого-то другого, и всегда близкого первому человека, постигнет беда. Он заплатит за чужую удачу, расквитается своим везением, даже не догадываясь, почему вдруг его жизнь так круто повернулась в худшую сторону.
— И вы делали так? — с замиранием сердца спросила Соня.
Помолчав, сильверея полуутвердительно покачала головой.
— Я, милая Софья, особенно когда была молода, делала много чего такого, о чем обычно не принято говорить вслух. Все было, и плохое, и хорошее… Например, лет тридцать назад, порядком подустав от бесконечных историй о несчастной любви и просьб о привороте, я даже вообразила себя карательницей, мстящей всем мужчинам за обманутых и покинутых женщин. О да, я тогда славно порезвилась…
Глаза мистрессы подернулись мечтательной дымкой, голос зазвучал низко, с хрипотцой:
— Обычно я брала путевку в какой-нибудь санаторий или дом отдыха. Черноморское побережье Кавказа, Крым, Прибалтика, Карелия, Карпаты, Саяны… Или вот пансионат Министерства обороны «Подмосковье», например. Главное — чтобы среди отдыхающих присутствовали женатые мужчины среднего и пожилого возраста без своих половин. Помню, как-то именно в «Подмосковье» я поймала себе одного генерала военно-воздушных сил. Довольно молодой для своего звания, лет сорока семи. Импозантный, уверенный в себе, с приятной проседью в волосах. Лицо у него было замечательное — волевое, решительное, глаза честные, ха-ха! Прибыл он в пансионат, как я понимаю, подлечиться, нервишки успокоить, тонус поднять. Работа тяжелая была у товарища генерала — он руководил испытаниями новой летной техники. А где испытания, там и катастрофы. Пилоты бьются, а генерал вроде как их на смерть посылает. Ну и не выдержал, попивать начал. Супруга любящая, троих детишек от нашего героя родившая, между прочим, первой тревогу подняла, побежала к начальству. Дали генералу отпуск и на две недели путевку в «Подмосковье». Это он сам мне потом рассказывал, ха-ха! Я его спрашиваю — отчего же во всесоюзную здравницу не отправили? Он говорит — чтобы, если что, всегда под рукой был. Работа, мол, такая. Н-да… Поначалу трудно с ним пришлось, уж очень он в роль примерного семьянина вжился. Я разок ему показалась во всей красе, второй, третий — ноль внимания. Обычно все мужики на лыжной прогулке ломались. Был у меня финский костюм в обтяжку, темно-красный, на молнии. Сейчас-то все спортсменки в таких выступают — аэродинамика лучше, да и удобно, ничего не мешает, ощущения — будто голая ты. А тогда в Союзе даже у чемпионок мира ничего подобного не было. На этот костюмчик, точнее, на меня в нем, все клевали, без срывов. А этот генерал и не посмотрел, представляешь? Я и так изогнусь, и эдак… Даже лыжу специально сломала — дохлый номер. Руку подал, подняться помог — и все. И тогда я рассердилась! Ну, думаю, из кожи вон выберусь, а тебя, красавчик, заполучу!