В голове у женщины молнией пронеслось: "А вдруг собака мне поможет? Тогда я доберусь".
Она показала рукой в сторону Кэстербриджа, и собака покорно побежала в том направлении. Но, видя, что женщина не в силах следовать за ней, она вернулась назад и жалобно заскулила.
Тогда женщину осенила поистине гениальная мысль, несчастная поднялась на ноги, учащенно дыша, нагнулась над собакой, обхватила ее своими слабыми ручками и стала шептать ласковые слова. С тоскою в сердце она говорила веселым голосом, и удивительно было, что сильный нуждается в поощрении со стороны слабого, а еще удивительнее, что при крайнем унынии возможно так артистически изображать веселость. Ее друг тихонько двинулся вперед, а она мелкими шажками засеменила рядом с ним, опираясь на него всем телом. Порой она в изнеможении опускалась на землю, как это делала, когда шла на костылях и пробиралась вдоль ограды. Собака, уразумев, чего хочет женщина и как она беспомощна, бурно выражала свое отчаяние, тянула ее зубами за платье и забегала вперед. Женщина всякий раз подзывала ее к себе. Теперь бросалось в глаза, что она чутко прислушивается ко всяким звукам, опасаясь встречи с людьми. Было очевидно, что она почему-то не желает, чтобы ее застали здесь на дороге в таком жалком виде.
Разумеется, они продвигались вперед чрезвычайно медленно. Наконец они добрались до окраины Кэстербриджа. Городские фонари светились перед ними, как упавшие на землю Плеяды. Повернув налево, они пошли по темной пустынной дороге, обсаженной каштанами, обогнули предместье и наконец достигли желанной цели.
Перед ними высилось живописное здание. Первоначально то был просто ящик, предназначенный для жилья. Голые, без единого выступа стены выдавали убожество обитателей дома, - так очертания трупа проступают сквозь саван.
Впоследствии природа, словно оскорбленная таким уродством, приложила сюда свою руку. Густо разросшийся плющ увил доверху стены, и строение стало напоминать какое-то древнее аббатство. Вдобавок обнаружили, что из окон его фасада открывается на море крыш Кэстербриджа великолепный вид, один из самых замечательных во всем графстве. Владевший по соседству землями граф как-то заявил, что отдал бы весь свой годовой доход, лишь бы любоваться из своих окон видом, каким наслаждаются обитатели Дома призрения. Но весьма вероятно, что эти обитатели охотно отказались бы от вида ради графского годового дохода.
Каменное строение состояло из центрального корпуса и двух флигелей, над которыми торчали как часовые тонкие трубы, издававшие на легком ветру какой-то заунывный звук. В стене виднелась большая дверь, а возле нее висела проволока, заменявшая ручку звонка. Стоя на коленях, женщина вытянулась изо всех сил и достала рукой до проволоки. Дернула ее и упала ничком; она лежала, скорчившись, прижав голову к груди.
Было около шести часов утра. Вскоре послышался шум шагов внутри дома, который должен был стать тихой пристанью для этой истомленной души. Рядом с большой дверью отворилась маленькая, и на пороге показался мужчина. Он приметил порывисто вздымавшуюся от дыхания кучу одежды, отправился за свечой и быстро вернулся. Потом снова удалился и на этот раз пришел с двумя женщинами.
Они подняли простертую на земле странницу и помогли ей войти в дверь, которую потом за ними запер мужчина.
- Как это она попала сюда? - спросила одна из женщин.
- Господь ее знает, - ответила другая.
- Там снаружи собака... - пробормотала изнемогающая путница. - Куда она девалась? Она помогла мне.
- Я отогнал ее камнем, - сказал мужчина.
Маленькая процессия двинулась вперед - во главе мужчина со свечой в руке, за ним две костлявые женщины, поддерживающие под руки третью, маленькую и хрупкую. Они быстро исчезли в глубине коридора.
По возвращении с рынка Батшеба за весь вечер не сказала мужу почти ни слова, да и он не был расположен беседовать с ней. Состояние его было не из приятных: острое беспокойство и невозможность высказаться. Следующий день то было воскресенье - они тоже провели в безмолвии. Батшеба ходила в церковь утром и после обеда. На другой день должны были состояться скачки в Бедмуте. Вечером Трой внезапно спросил:
- Батшеба, не можешь ли ты мне дать двадцать фунтов?
Лицо ее омрачилось.
- Двадцать фунтов? - переспросила она.
- Дело в том, что они мне нужны до зарезу.
На лице Троя легко можно было уловить непривычное для него выражение тревоги. Владевшие им весь день чувства достигли предела.
- А! Так это для завтрашних скачек? Трой медлил с ответом. Ее ошибка была на руку человеку, который не желал, чтобы ему заглядывали в душу.
- Ну, допустим, они мне нужны для скачек, - процедил он наконец.
- Ах, Фрэнк! - воскликнула Батшеба со страстной мольбой в голосе. Всего несколько недель назад ты меня уверял, что я тебе дороже всех твоих развлечений вместе взятых, и обещал отказаться от них ради меня! А теперь неужели ты не можешь отказаться от одного развлечения, от которого больше неприятностей, чем радости! Сделай это, Фрэнк! Пойди ко мне, я зачарую тебя словами любви, нежными взглядами, не поскуплюсь на ласки, лишь бы ты остался дома! Скажи "да" своей жене! Скажи: "Да!"
Вся нежность и мягкость, заложенные в натуре Батшебы, непроизвольно вырвались наружу, когда она домогалась его согласия. Куда девалась ее наигранная холодность, к которой она прибегала в спокойные минуты в целях самозащиты! Редкий мужчина мог бы устоять перед вкрадчивыми и полными достоинства мольбами прекрасной женщины. Батшеба слегка откинула головку и хороню известным ему движением протянула к нему руку, выражая свои чувства красноречивее всяких слов. Не будь эта женщина его женой, Трой немедленно бы сдался, но тут он решил больше не вводить ее в заблуждение.
- Эти деньги нужны мне вовсе не для оплаты долгов по скачкам, - сказал он.
- А для чего? - спросила она. - Меня очень беспокоят эти твои таинственные обязательства, Фрэнк.
Трой колебался. Он уже не так сильно любил жену, чтобы всецело поддаться ее обаянию. Однако необходимо было соблюдать учтивость.
- Ты оскорбляешь меня своей подозрительностью, - проговорил он. - Мы совсем недавно поженились, а ты уже начинаешь меня распекать, на что это похоже!
- Я думаю, я имею право немного поворчать, раз мне приходится платить, - сказала она, капризно надувая губки.
- Вот именно. Но первое уже позади, так приступим ко второму. Шутки в сторону, Батшеба, не донимай меня, а то как бы тебе потом не пришлось кое о чем пожалеть.
Она залилась краской.
- Да я уже жалею, - быстро ответила она.
- О чем же ты жалеешь?
- О том, что мой роман кончился.
- Все романы кончаются со свадьбой.
- Зачем ты это мне говоришь? Ты ранил меня в самое сердце своей злой шуткой.