Мелбери, в чьи ребра стучало сердце самого злого его врага и чья душа горела от негодования, решился спросить хриплым от ненависти голосом, почему тот не надеется осуществить свои честолюбивые помыслы.
- Потому что я несвободен, - ответил не сразу Фитцпирс. - Другая держит меня так крепко, как ты сейчас своей рукой... Я, конечно, не жалуюсь, наоборот, я очень благодарен тебе... Где это мы едем? До дому еще далеко? До дому! И это мой дом! Когда я мог бы назвать своим совсем другой дом! - и Фитцпирс пьяно махнул рукой в сторону Хинток-хауса. - Если бы я подождал всего каких-то два месяца... Если бы я первой увидел ее...
При этих словах Мелбери хорошенько тряхнул зятя.
- Что это ты делаешь? - продолжал Фитцпирс. - Сиди смирно или ссади меня. Так вот, всего каких-то два месяца - и я лишился ее. Вот почему я в таком отчаянии. Все для меня потеряно теперь в этом мире, все... Если, конечно, судьба не сжалится надо мной и с той, другой что-нибудь не приключится. Она в общем-то милая, но если бы с ней что случилось, - а я слыхал, что она захворала, - если бы что случилось, то я получил бы свободу, а с ней счастье и блестящее будущее!
Это было последнее, что сказал Фитцпирс, сидя на лошади впереди разъяренного лесоторговца. Не в силах дольше сдерживать себя, Мелбери перестал поддерживать зятя и освободившейся рукой схватил его за шиворот.
- Ты - бессердечный негодяй! И это после всего, что мы сделали для тебя! - воскликнул Мелбери, у которого от возмущения дрожали губы. - Ведь ты живешь на ее деньги, в ее доме! Подумай, что ты мне сказал сейчас, мне, Джорджу Мелбери, ее отцу!
Эти слова сопровождались энергичным взмахом руки, и злосчастный молодой человек полетел головой вперед на дорогу, рухнув на кучу листьев, которая лежала здесь с зимы. Любимая прошла несколько шагов и остановилась.
- Господи, прости меня! - прошептал Мелбери, раскаиваясь в содеянном. Он слишком долго испытывал мое терпение, и я, наверное, убил его.
Мелбери повернулся в седле посмотреть, куда упал Фитцпирс. К своему удивлению, он увидел, как тот поспешно поднялся на ноги, точно совсем не ушибся, и быстро зашагал в лес. Скоро шаги его стихли в густой чаще.
- Если бы не охапка листьев, на которую он упал по милости провидения, то быть бы сегодня смертоубийству, - проговорил с облегчением лесоторговец. Но, вспомнив последние слова Фитцпирса, опять пришел в сильнейшую ярость и чуть ли не пожалел, что не отправил Фитцпирса к праотцам.
Проехав еще немного, он разглядел в кустах Блоссома. Соскочив с Любимой, Мелбери без особого труда поймал молодого коня, который явно чувствовал себя виноватым, привязал обоих лошадей к дереву и пошел в лес искать зятя, раскаиваясь уже, что обошелся с ним несколько более сурово, чем намеревался. Он исходил лес вдоль и поперек, вороша ботинками сухие скрюченные рожки, бывшие когда-то листьями. Наконец остановился послушать и осмотреться. Ветер, точно сквозь фильтр, просачивался сквозь переплетение тонких оголенных веток; огромные черные стволы и сучья отпечатывали на бледном небе часовых под ружьем, гигантские канделябры, пики, копья, алебарды, - словом, чего только не разглядело бы там богатое воображение. Отказавшись от поисков, Мелбери вернулся к привязанным лошадям и медленно, держа их в поводу, двинулся домой.
Так случилось, что в то самое время, как Фитцпирс ехал на Блоссоме домой, из Большого Хинтока в Малый возвращался один местный мальчишка. Он ходил к шорнику за отданным в починку хомутом, который требовался к пяти часам утра. Мальчишка шел короткой дорогой через лес и, просунув голову в хомут, насвистывал единственную известную ему песенку, чтобы не было страшно.
Вдруг он услышал позади себя довольно частый конский топот и, не зная, друг это или враг, осторожности ради перестал свистеть и сошел с дороги в лес, чтобы переждать, пока всадник проедет мимо; скоро он увидел бледный силуэт коня, приближавшийся, как привидение, и, с ужасом вспомнив Смерть из Апокалипсиса [33] , прислонил хомут к дереву, а сам притаился за ним. Всадник приближался; глаза у мальчишки были зоркие, как у кошки, и скоро, вздохнув с облегчением, он узнал во всаднике доктора.
Как Мелбери и предполагал, Фитцпирс в темноте перепутал лошадей и, неспешно труся по лесной дороге, пребывал в полной уверенности, что под ним Любимая, хотя минутами необычная резвость всегда спокойной лошадки несколько его удивляла. Между тем Блоссом, отличавшийся не менее острым зрением, чем мальчишка, заметил впереди под деревом какой-то странный предмет (это был уже известный нам хомут) и с присущей животным нелюбовью ко всему непонятному вдруг взбрыкнул задними ногами (Любимая на его месте и ухом бы не повела), так что Фитцпирс, будучи весьма посредственным наездником, вылетел из седла.
Он оставался лежать неподвижно, покуда подоспевший Мелбери не влил ему в рот несколько капель рому. Мальчишка же, бросив доктора на произвол судьбы, помчался что есть духу прочь от этого проклятого места, заглушив укоры совести тем соображением, что надо немедля оповестить односельчан о
201
несчастье. Ворвавшись в деревню, он тут же раструбил о падении доктора, приукрасив этот сам по себе сухой факт самыми драматическими подробностями.
Грейс вернулась; экипаж, нанятый для нее отцом, был после расчета с возницей отпущен. Многочасовое путешествие несколько ободрило Грейс: болезнь ее была нервной лихорадкой, недугом скорее души, нежели тела, и она поднялась к себе в гостиную в более спокойном настроении. Миссис Мелбери, встретив Грейс, сразу же сообщила ей, что муж ее вернулся из Лондона, но тотчас уехал, по-видимому, к пациенту и должен скоро вернуться, добавила она, поскольку не пил чаю и не ужинал. Грейс ничего не ответила; она запретила себе пускаться в догадки, где может быть сейчас ее муж; а мачеха не стала ей говорить, что миссис Чармонд, по слухам, в большой печали и, кажется, собирается за границу.
Грейс сидела возле огня в молчаливом ожидании. Она уехала из Хинтока, почувствовав после признания миссис Чармонд непреодолимое отвращение к мужу и не желая, чтобы он, вернувшись, застал ее дома. Но, обдумав все хорошенько еще раз, она позволила отцу уговорить себя и увезти домой. А теперь даже жалела немного, что Эдрид вернулся в ее отсутствие.
Вдруг в гостиную, запыхавшаяся и расстроенная, поспешно вошла миссис Мелбери.
- Я должна тебе что-то сказать... плохие вести, - начала она. - Только не волнуйся, все еще, может быть, обойдется. Эдрида сбросила лошадь. Но, даст бог, он не очень сильно зашибся. Это случилось в лесу, по ту сторону Маршкомской долины. Место там, говорят, нечистое.
И она рассказала в нескольких словах, что произошло, опустив самые ужасные подробности, созданные живым воображением подростка.
- Я решила, что лучше тебе сразу сказать, - прибавила она. - Вдруг его... вдруг он не сможет идти и его принесут.