- Ты была тогда важной дамой, - ответил он, - прекрасной и недосягаемой. Но, может быть, ты осталась ею и сейчас?
Грейс медленно покачала головой.
- Несчастье изменило меня, - проговорила она выразительно. - Я теперь совсем, совсем другая. - Почувствовав, что в ее словах таится смысл, который она не сумела бы объяснить, она поспешно прибавила: - Тебе мой отец писал?
- Да, - ответил Уинтерборн.
Грейс вопросительно взглянула на него.
- Обо мне?
- Да.
Она поняла, что отец в письме просил его не пропускать мимо ушей то, что Грейс по его просьбе должна была сказать ему. Щеки ее вспыхнули, но она тотчас оправилась от смущения, - ведь перед ней был Джайлс, ее старый верный друг, которого она совсем не боялась.
- Он написал мне, чтобы мы поговорили... Ты понимаешь о чем, продолжал Уинтерборн тихо. Поскольку Грейс сама начала разговор, он вовсе не был расположен ограничиться одним-двумя словами.
Они вместе росли, и между ними было то полное доверие, какое бывает только между друзьями детства.
- Знаешь, Джайлс, - проговорила Грейс самым деловым тоном, - все это очень хорошо, но сейчас мое положение самое ненормальное, и я пока не могу сказать тебе ничего определенного.
- Да, - отрешенно произнес он и посмотрел на Грейс со странным ощущением новизны.
Он как-то думал, что их возобновившаяся дружба откроет ему новую Грейс. В первый раз за все время он вдруг заметил в ней нечто незнакомое, неожиданное для себя, хотя, по правде говоря, он мог бы ожидать, что она переменится. Перед ним была сейчас не наивная девушка Грейс Мелбери, которую он знал с детства. Конечно, он мог бы давно это заметить, но вот не заметил. Перед ним была миссис Фитцпирс, замужняя дама. Да, Грейс изменилась: сохранив приличествующую ее полу скромность, она утратила милую девическую застенчивость. Уинтерборн понимал, что перемена неизбежна, но до этой встречи она не бросалась в глаза; и на мгновение эта перемена ошеломила его. Дело в том, что с тех пор, как Грейс вышла замуж за Фитцпирса, Уинтерборн ни разу близко не видел ее, не считая короткой встречи на холме Хай-стоу, когда он возвращался с сидровым прессом из долины Черного Вереска; но они так быстро расстались тогда, что Уинтерборн ничего не успел заметить.
Уинтерборн тоже стал другой. По-прежнему мягкий, он, однако, мог теперь критически относиться к Грейс. Прошло время, когда Грейс Мелбери была в его глазах непогрешима, как существо высшего порядка. Он и перемену-то заметил в ней, потому что его отношение к ней изменилось. Ведь перед ним была не близкая, понятная Грейс, а таинственная незнакомка, которую ему еще предстояло узнать; взгляды ее стали шире, она держалась с большим достоинством, с большей уверенностью, чем прежняя Грейс. На первых порах он не мог решить, нравится ли ему эта перемена. Но своя прелесть в этом, во всяком случае, была.
Затянувшееся молчание Джайлса испугало впечатлительную душу Грейс: не таится ли в нем недоброе?
- О чем ты задумался? Какие мысли проложили эти морщинки на лбу? спросила она. - Я не обидела тебя, сказав, что еще не время серьезно говорить о будущем?
Тронутый искренней любовью, прозвучавшей в этих словах, и глубоко взволнованный, Уинтерборн отвернулся, взяв Грейс за руку. Он уже сожалел, что позволил себе критиковать ее.
- Ты очень хорошая, Грейс, очень, - проговорил он глухо. - Ты стала гораздо лучше, чем была.
- Почему?
Он не мог бы ей объяснить почему и ответил, уклончиво улыбаясь, что она стала еще красивее, хотя думал совсем о другом. Он держал ее правую руку своей правой, так что лица их были обращены в разные стороны; видя, что Джайлс не собирается отпускать ее руку, Грейс решилась мягко укорить его.
- Мне кажется, мы зашли не дальше, чем дозволено в таких обстоятельствах, и достаточно далеко, чтобы мой бедный отец больше не волновался, не правда ли, Джайлс? Мы ведь с тобой те же, что были. Видишь ли, Джайлс, дело мое еще не кончено, вдруг... представь себе только, что я никогда не получу свободы!.. Возникнет какое-нибудь препятствие, или недостанет какого-нибудь документа?
Грейс побледнела, дыхание у нее оборвалось. До самой последней фразы разговор их был беспечной любовной болтовней. Мрачные события прошлого, еще более мрачное будущее, если хлопоты Мелбери не увенчаются успехом, все было на какой-то миг забыто. Теперь же несчастные обстоятельства снова обступили их, свет и тень заняли подобающие места.
- Но, кажется, дело уже решено, - проговорила Грейс. - Отец пишет, что ему сказал адвокат?
- Пишет, что все в порядке. Случай простой, проще не бывает. Еще, правда, не все оформлено, как полагается по закону. И это естественно.
- Да, конечно! - сказала Грейс и, нахмурив лоб, задумалась. - Но ведь отец написал, что дело почти решено, да? А ты сам что-нибудь знаешь про новый закон?
- Подробно не знаю. Слыхал только, что если муж и жена не ладят, то развестись теперь очень легко. Никакого постановления парламента не надо.
- Они, наверное, просто должны что-нибудь подписать или под присягой рассказать о чем-нибудь?
- Да, наверное.
Сострадательный человек, услыхав, как эти две простые души рассуждают об имперском законе, зарыдал бы, знай, какие опасные мечты лелеют они, усыпленные неведением.
Какое-то время оба молчали, как дети при виде чудесного, непостижимого явления.
- Джайлс, - наконец сказала Грейс, - когда я вспоминаю, как серьезно мое положение, то я очень расстраиваюсь. Давай уйдем отсюда. Мы с тобой так долго вместе, это опрометчиво с моей... с нашей стороны. Вдруг кто-нибудь нас увидит?.. Я почти что уверена, - прибавила она с сомнением, - что не должна позволять тебе брать мою руку, ведь документы еще не подписаны и я еще связана ненавистными узами или почти что связана. Мой отец потерял голову. Правда, я ни перед кем не чувствую никаких моральных обязательств, и на моем месте ни одна женщина, имеющая гордость, не чувствовала бы их после всего, что было. Но я хочу, чтобы приличия были соблюдены.
- Да, да, конечно. Но твой отец пишет в письме, что жизнь коротка. И он прав, поэтому я так хочу знать, Грейс, твое теперешнее ко мне отношение. Минутами я чувствую себя, после того как получил это письмо, точно ребенок, который ничего не понимает и всего боится. Если одному из нас суждено умереть до того, как будут окончены все формальности и ты станешь свободна, если один из нас отойдет в мир иной и мы не воспользуемся этой краткой, минутной, но вполне реальной возможностью, то я, умирая, скажу себе, если это буду я, "правильно ли, что я ни одного раза не поцеловал ее? А я, видит бог, ни разу ее не целовал, хотя она и обещала быть моей; и теперь уже никогда не поцелую". Вот что я подумал бы.
Грейс смотрела, как слова слетают с губ Уинтерборна, точно они были видимы; лицо ее становилось печально; услыхав последние слова, она опустила голову.