Хенчард ответил едва заметным кивком, и Джапп остановился.
— Сегодня он с нею переехал в свой новый дом, — сказал Джапп.
— Вот как, — отозвался Хенчард рассеянно. — Что же это за дом?
— Бывший ваш дом.
— Он переехал в мой дом? — Хенчард вздрогнул. — Надо было ему из всех домов города выбрать именно мой!
— Должен же кто-нибудь там жить, а раз вы сами не можете, хуже вам будет, что ли, от того, что он приобрел этот дом?
Правильно — Хенчард сознавал, что ему от этого хуже не будет. Фарфрэ, купив дворы и склады, решил купить и жилой дом просто потому, что он примыкал к ним, а это было удобно. Тем не менее поступок Фарфрэ — его переезд в те просторные покои, бывший хозяин которых теперь ютился в лачужке, — невыразимо уязвил Хенчарда.
Джапп продолжал:
— А вы слыхали про того субъекта, что скупил всю лучшую мебель на распродаже вашего имущества? Оказывается, за его спиной стоял не кто иной, как Фарфрэ! Мебель даже не увозили из дома, потому что Фарфрэ к тому времени уже купил его.
— И мебель мою тоже! Чего доброго, он купит и мою душу с телом!
— Отчего не купить, если вы согласны продать.
И, вонзив нож в сердце своего некогда самовластного бывшего хозяина, Джапп пошел своей дорогой, а Хенчард все смотрел и смотрел на быстро текущую реку, пока ему не начало казаться, будто мост движется против течения вместе с ним.
Низины потемнели, и небо сделалось густо-серым. Когда вся местность вокруг стала напоминать картину, залитую чернилами, к огромному каменному мосту приблизился другой человек. Он ехал в двуколке и тоже направлялся в город. Двуколка остановилась на середине моста.
— Мистер Хенчард? — послышался голос Фарфрэ.
Хенчард повернул голову.
Фарфрэ увидел, что не ошибся, и приказал сидевшему рядом с ним человеку ехать домой, а сам слез и подошел к своему бывшему другу.
— Я слышал, вы собираетесь эмигрировать, мистер Хенчард, — начал он. — Это правда? Я спрашиваю не из простого любопытства.
Хенчард, немного помедлив с ответом, сказал:
— Да, это правда. Я еду туда, куда вы хотели уехать несколько лет назад, когда я не пустил вас и уговорил остаться. Все идет по кругу! Помните, как мы с вами вот так же стояли в Меловой аллее и я убеждал вас не уезжать? У вас тогда не было ни гроша, а я был хозяином дома на Зерновой улице. Теперь же у меня нет ни кола ни двора, а хозяином этого дома стали вы.
— Да, да, все это верно! Таков закон жизни, — отозвался Фарфрэ.
— Ха-ха, правильно! — вскричал Хенчард, настраиваясь на веселый лад. — То вверх, то вниз! Я к этому привык. Не все ли равно, в конце концов!
— Теперь выслушайте меня, если у вас есть время, как я выслушал вас, — сказал Фарфрэ. — Не уезжайте. Останьтесь здесь.
— Но как же мне остаться? — досадливо возразил Хенчард. — Денег у меня хватит лишь на то, чтобы перебиться несколько недель, не больше. У меня пока нет охоты снова браться за поденную работу, но не могу же я сидеть сложа руки; так что лучше уж мне попытать счастья где-нибудь в другом месте.
— Да, но вот что я вам предложу, если вы согласитесь меня выслушать. Переходите жить в свой прежний дом. Мы охотно предоставим вам две-три комнаты — жена моя, конечно, ничего не будет иметь против, — и вы поживете у нас, пока не найдете себе места.
Хенчард вздрогнул: очевидно, картина его жизни под одним кровом с Люсеттой, нарисованная ничего не ведавшим Дональдом, произвела на него столь сильное впечатление, что он не мог взирать на нее равнодушно.
— Нет, нет… — проговорил он хрипло, — мы обязательно поругаемся.
— Вы будете хозяином на своей половине, — продолжал Фарфрэ, — и никто не станет вмешиваться в ваши дела. В нашем доме жить гораздо здоровее, чем внизу, у реки, где вы живете теперь.
И все-таки Хенчард отказался.
— Вы сами не знаете, что предлагаете, — сказал он. — Тем не менее благодарю.
Они вместе направились в город, шагая рядом, как в тот день, когда Хенчард уговаривал молодого шотландца остаться.
— Зайдите к нам поужинать, — пригласил его Фарфрэ, когда они дошли до центра города, где их дороги расходились: одна направо, другая налево.
— Нет, нет.
— Кстати, чуть было не забыл. Я купил большую часть вашей мебели.
— Я слышал.
— Так вот, мне самому она не очень нужна, и я хочу, чтобы вы взяли из нее все то, что вы не прочь были бы иметь, — например, вещи, которые вам, быть может, дороги по воспоминаниям или в которых вы особенно нуждаетесь. Перевезите их к себе, меня это не обездолит; мы прекрасно можем обойтись без них, и мне не раз представится возможность прикупить, что понадобится.
— Как! Вы хотите отдать мне эту мебель даром? — проговорил Хенчард. — Но вы же заплатили за нее кредиторам!
— Да, конечно, но, может быть, вам она нужнее, чем мне.
Хенчард даже растрогался.
— Я… иногда думаю, что поступил с вами несправедливо! — сказал он, и в голосе его прозвучало беспокойство, отразившееся и на его лице, но незаметное в вечернем сумраке.
Он резко тряхнул руку Фарфрэ и поспешно зашагал прочь, словно не желая выдать себя еще больше. Фарфрэ увидел, как он свернул в проезд, ведущий на площадь Бычьего столба, и, направившись в сторону монастырской мельницы, скрылся из виду.
Тем временем Элизабет-Джейн жила на верхнем этаже одного дома, в каморке, не более просторной, чем келья пророка, и ее шелковые платья, сшитые в пору благополучия, лежали в сундуке; она плела сети, а часы отдыха посвящала чтению тех книг, какие ей удавалось достать.
Ее комната была почти напротив того дома, где раньше жил ее отчим, а теперь жил Фарфрэ, и она нередко видела, как Дональд и Люсетта с жизнерадостностью, свойственной молодоженам, вместе спешат куда-то или возвращаются домой. Девушка, по мере возможности, избегала смотреть в ту сторону, но как удержаться и не посмотреть, когда хлопает дверь?
Так она тихо жила, но вот однажды услышала, что Хенчард заболел и не выходит из дому, — очевидно, он простудился, стоя где-нибудь на лугу в сырую погоду. Она сейчас же пошла к нему. На этот раз она твердо решила не обращать внимания на отказы и поднялась наверх. Хенчард сидел на кровати, закутавшись в пальто, и в первую минуту выразил недовольство ее вторжением.
— Уходи… уходи! — проговорил он. — Не хочу тебя видеть!
— Но, отец…
— Не хочу тебя видеть, — твердил он.
Но все-таки лед был сломан, и она осталась. Она устроила его поудобнее, отдала распоряжения людям, жившим внизу, и, когда собралась уходить, ее отчим уже примирился с мыслью о том, что она будет его навещать.
То ли от хорошего ухода, то ли просто от ее присутствия, но он быстро поправился. Скоро он так окреп, что мог выходить из дому, и теперь все приобрело в его глазах другую окраску. Он уже больше не думал об отъезде и чаще думал об Элизабет. Ничто так не угнетало его, как безделье; кроме того, он был более высокого мнения о Фарфрэ, чем раньше, и, поняв, что честного труда не надо стыдиться, он как-то раз стоически пошел на склад к Фарфрэ наниматься в поденные вязальщики сена. Его приняли немедленно. Переговоры с ним вел десятник, так как Фарфрэ считал, что самому ему лучше поменьше общаться с бывшим хлеботорговцем. Фарфрэ искренне желал помочь Хенчарду, по теперь уже доподлинно знал, какой у него неровный характер, и решил держаться от него подальше. По этой же причине он всегда через третье лицо отдавал приказания Хенчарду, когда тому надо было отправиться в деревню вязать сено где-нибудь на ферме.