Они сели завтракать — чтобы не терять времени, еду они принесли с собой, — и, закусив, собирались опять приняться за работу, когда в церковь вошел какой-то человек, и Джуд узнал в нем подрядчика Уиллиса. Пришедший поманил его к себе, чтобы поговорить наедине.
— Вот какое дело: ко мне только что приходили с жалобой, — торопливо и смущенно заговорил он. — Я не знаю толком, что произошло, да и не стану в этом разбираться, но боюсь, что буду вынужден просить вас бросить работу. Пусть уж ее закончит кто-нибудь другой. Зачем мне наживать неприятности? Само собой, я заплачу вам за всю неделю…
Джуд счел ниже своего достоинства вступать в спор; подрядчик расплатился с ними и ушел. Джуд собрал инструменты, Сью вытерла кисть. Взгляды их встретились.
— Какие же мы наивные, если вообразили, что это так просто сойдет нам с рук! — сказал она своим низким трагическим голосом. — Конечно, нам, вернее, мне, не следовало сюда приходить!
— Разве можно было ожидать, что кто-нибудь зайдет в это место и увидит нас? — возразил Джуд. — Делать нечего, родная, я не хочу вредить репутации Уиллиса и должен уйти.
Они посидели молча еще несколько минут, дотом вышли из церкви, забрали из школы мальчика и побрели в Олдбрикхем.
Джуд все еще не утратил прежнего рвения к образованию, но, наученный опытом, лозунг "равенство возможностей для всех" он претворял в жизнь лишь доступными ему скромными путями. Он вступил в Общество самообразования ремесленников, основанное в городе незадолго до его приезда; членами Общества были молодые люди всевозможных верований и вероисповеданий, включая церковников, конгрегационалистов, баптистов, позитивистов, унитариев и других — об агностиках в то время почти никто не слышал; общее для всех желание расширить свой кругозор сплотило их в тесный союз. Членский взнос был невелик, помещение скромное, и Джуд, отличавшийся от прочих незаурядными знаниями, активностью и особым чутьем к тому, что читать и как работать над прочитанным, приобретенным в годы единоборства с неблагосклонной судьбой, был выдвинут в члены правления Общества.
Через несколько дней после того, как Джуд лишился работы в церкви, а другая ему еще не подвернулась, он отправился на заседание правления. Пришел он с запозданием, когда остальные уже собрались; все как-то странно поглядели на него и едва удостоили его приветствием. Он догадался, что обсуждался или ставился на обсуждение какой-то вопрос, касающийся его самого. Когда приступили к повседневным делам, обнаружилось, что число вступительных взносов за последний квартал сильно уменьшилось. Один из членов правления, человек прямой и самых честных намерений, вдруг начал говорить загадками о возможных причинах этого явления и предложил строже сформулировать устав Общества, так как если правление не потребует от своих членов соблюдения общественных норм поведения, заявил он, его перестанут уважать и дело кончится полным развалом Общества. В присутствии Джуда ничего больше сказано не было, но он все понял и тут же, не отходя от стола, написал заявление о выходе из Общества.
Таким образом, эти двое болезненно чутких людей все более и более убеждались в необходимости переменить место жительства. Стали поступать счета для оплаты.
Затем возник вопрос о том, что делать со старой тяжелой бабкиной мебелью, если предстоит выехать неизвестно куда. Как ни хотелось Джуду сохранить дорогие для него вещи, трудность положения и недостаток наличных денег побудили его решиться на продажу их с молотка.
Наступил день аукциона, и Сью в последний раз приготовила всем завтрак в маленьком домике, который Джуд когда-то обставил для своей семьи. День выдался дождливый; Сью нездоровилось, но она не хотела оставить Джуда в такой тяжелый момент, а поскольку присущ тствие его на торгах было необходимо, она по совету оценщика удалилась в одну из верхних комнат, откуда были вынесены все вещи, и заперлась в ней от собравшейся на аукцион публики. Там Джуд и нашел ее вместе с мальчиком, — они сидели и тихо разговаривали в комнате, где стояли их чемоданы, корзины и узлы, а также не предназначавшиеся в продажу стол и два стула.
С лестницы доносились гулкие шаги — покупатели осматривали вещи, среди которых была мебель такой старинной и оригинальной работы, что ее впору было оценить как произведение искусства. Раза два кто-то пытался открыть дверь их комнаты, и, чтобы оградить себя от вторжения, Джуд написал на клочке бумаги "Вход запрещен" и прилепил его к косяку двери.
Скоро обнаружилось, что возможные покупатели обсуждают не столько достоинство вещей, сколько их личную жизнь и поведение, причем в самых неожиданных и недопустимых подробностях. Только теперь им стало ясно, в каком блаженном неведении они пребывали последнее время, воображая, что о них ничего не известно. Сью молча взяла руку Джуда, и, не спуская друг с друга глаз, они слушали пересуды и намеки, предметом которых большей частью была странная и непонятная личность Старичка. Наконец в нижнем этаже начался аукцион, и они услышали, как пошли с молотка их вещи, причем те, которыми они особенно дорожили, шли по дешевке, а незначительные — неожиданно дорого.
— Нас никто не понимает, — тяжело вздохнул Джуд. — Я рад, что мы решили уехать.
— Вопрос только — куда?
— В Лондон. Там каждый может жить, как хочет.
— О нет, милый, только не в Лондон! Я его хорошо знаю. Там мы не будем счастливы.
— Почему?
— Неужели ты не понимаешь?
— Потому что там Арабелла?
— Да, главным образом поэтому.
— Но в провинции я всегда буду жить под страхом повторения прошлого. Я не желаю объяснять всем и каждому историю моего ребенка ради того, чтобы облегчить свое положение. Я решил молчать, чтобы прошлое умерло для него навсегда. Работа на церковь мне опротивела, и я теперь не взялся бы за нее, даже если б мне предложили!
— Тебе следовало бы изучать классическую архитектуру. В конце концов, готика — варварское искусство. Прав не Пьюджин, а Рен. Вспомни Кристминстерский собор внутри, — там, кажется, мы впервые увидели друг друга? За живописностью норманнских деталей проглядывает смешное ребячество неотесанного народа, который пытается подражать утраченным римским формам, известным лишь по полузабытой традиции.
— Верно, ты почти убедила меня в этом уже раньше. Но иногда приходится работать, даже презирая свою работу. Если не церковной готикой, то чем-то я все-таки должен заниматься.
— Хорошо бы нам найти такое занятие, на котором наша личная жизнь никак бы не отзывалась, — грустно улыбнулась Сью. — Я не подошла для работы в школе, ты — для занятий церковной архитектурой. Тебе бы заняться мостами, вокзалами, театрами, концертными залами, гостиницами, — одним словом, всем тем, к чему твое поведение не имеет никакого отношения.
— Этого я не умею. Лучше уж стать пекарем. Я ведь вырос у бабки в пекарне, ты знаешь. Только ведь и булочник должен подчиняться условностям, если хочет иметь покупателей.
— Можно торговать пирожками и пряниками с лотка на ярмарках, на базарах, там люди ни на что не глядят, кроме качества товара.