- Хорошо, сэр. В жизни ведь никогда не бывает, чтобы вышло совсем по-твоему. Так что я от имени всех нас соглашаюсь на ваш срок.
Возчик опять коснулся воображаемой шляпы, и все музыканты сделали то же самое.
- Значит, как вы сказали, сэр, на Михайлов день уступаем дорогу молодому поколению.
- На Михайлов день, - подтвердил священник.
V
ПО ПУТИ ДОМОЙ
- Так, говоришь, он с вами хорошо обошелся? - спросил Мейл, когда они стали подниматься на холм.
- Лучше некуда, тут уж ничего не скажешь, - ответил возчик. - Я доволен, что мы ему все выложили. Это тоже кое-чего стоит, так что сходили мы не зря, хоть особого толку и не добились. Он этого не забудет. А обошелся он с нами очень хорошо. Вот, скажем, это дерево - священник, а тут стою я, а вон тот здоровенный камень - это отец сидит в кресле. "Дьюи, - говорит он мне, - я вовсе не хочу насильственно менять заведенный в церкви порядок".
- Что ж, очень хорошо сказано, хоть слова и пустой звук.
- Очень даже хорошо сказано, просто-таки куда как хорошо. Главное что, - продолжал Рейбин, доверительно понизив голос, - как к человеку подойти. К каждому надо иметь подход. К королевам нужен подход, и к королям тоже нужен подход; и к мужчинам, я вам скажу, найти подход ничуть не легче, чем к женщинам, а это что-нибудь да значит.
- Еще бы! - отозвались мужья.
- Мы с ним так по душам поговорили - ну прямо точно названые братья. Человек он сам по себе неплохой, вся беда в том, что ему вбивают в голову. Поэтому нас и выставляют из церкви.
- Нынче такого о людях наслушаешься, что и не знаешь, чему верить.
- Господь с вами, ребятки, он тут вообще ни при чем. Это все вон тот джентльмен постарался. (Возчик кивнул в сторону фермы Шайнера.)
- Кто - Шайнер?
- Он самый. Только священник не знает, где тут собака зарыта, а я знаю. Вы думаете, с какой стати Шайнер ему все уши прожужжал с этой девицей? (А я-то еще вчера говорил, что у них любовь с нашим Диком, да, видно, ошибся.) Чего он, думаете, носится с ней перед всем приходом? Это он надеется таким манером заполучить ее в жены. Что ж, может, оно по его и выйдет.
- Значит, женщина главнее музыки, Шайнер главнее другого церковного старосты, староста главнее священника, а господь бог тут вообще ни при чем?
- Ну да, так оно и получается, - подтвердил Рейбин. - Ну и вот, пришли мы к нему, и чувствую - нет у меня на него зла. До того он с нами вежливо обошелся, что хоть ты что хочешь делай, а совесть не позволяет с ним ссориться. Отцу так это ласково говорит: "Вы старый человек, Уильям, годы ваши немалые, садитесь-ка в кресло и отдохните, в ногах правды нет". Ну отец и уселся. Ох, и смех же было на тебя поглядеть, отец! Сначала этак спокойно уселся, вроде тебе и не впервой, а как сиденье под тобой подалось, ты со страху в лице переменился.
- Да ведь такое дело, - стал оправдываться старый Уильям, - еще бы не испугаться, когда сиденье под тобой проваливается - откуда ж мне было знать, что оно на пружинах? Ну, думаю, что-то сломал! Куда ж это годится - пришел к человеку в дом и кресло сломал?
- Вот, соседи, как получается: ты было собрался повоевать, а твоего отца усаживают в кресло и беднягу Лифа привечают, точно он вовсе и не дурачок, - глядишь, куда и запал девался.
- А я считаю, - сказал Боумен, - что всему виной эта вертушка Фэнси Дэй. Кабы она не крутила хвостом и перед Шайнером, и перед Диком, и перед другими прочими, нас бы никогда с галереи не прогнали.
- Может, Шайнер, и больше виноват, да только без священника тут тоже не обошлось, - объявил мистер Пенни. - Жена моя стоит на том, что он влюблен в учительшу.
- Поди узнай! А что у девчонки на уме, тоже не разгадаешь.
- И чего там разгадывать в такой птахе? - удивился возчик.
- А я тебе скажу, что чем меньше девчонка, тем труднее ее разгадать. Опять же, если она в отца пошла, то ее так просто не раскусишь.
- Да, Джеффри Дэй - умнейшая голова. И все знай себе помалкивает слова из него не вытянешь.
- Какое там!
- С ним, ребятки, можно сто лет прожить и не догадаться, какой он хитрец.
- Вот-вот, а какой-нибудь лондонский бумагомарака еще, глядишь, сочтет его за дурака.
- Этот человек себе на уме, - произнес Спинкс, - лишнего не скажет, не таковский. Уж если кто умеет молчать, так это он. А как молчит! Заслушаешься.
- С толком молчит. Видно, что все-то он понимает до тонкости.
- Уж так умно молчит, - подтвердил Лиф. - А посмотрит, так кажется, что он насквозь все твои мысли видит, точно колесики в часах.
- Чего там говорить, помолчать он умеет, хоть долю, хоть коротко. Ну а дочка хоть и не такая молчальница, а от его ума, надо полагать, и ей кое-что перепало.
- И из кармана небось тоже.
- Само собой: девятьсот фунтов, говорят, нажил. Ну, скажем, четыреста пятьдесят - я слухам только наполовину верю.
- Во всяком случае, кой-какие деньжата у него есть, и достанутся они не иначе как девчонке - больше-то некому. Только зачем он ее заставляет работать, если ее ждет богатство, - даже жалко девушку.
- Видно, считает, что так надо. Он знает, что делает.
- Хуже было бы, - проговорил Спинкс, - если бы она ждала богатство, а не оно ее. Мне вот такая выпала участь.
VI
В ДОМЕ ЛЕСНИКА
В следующий понедельник Дик выехал утром из дому в таком приподнятом состоянии духа, какое редко посещает даже очень молодых людей. Окончились пасхальные каникулы, кобыла Красотка, запряженная в легкую рессорную тележку, весело бежала по дороге, а Дик глядел на влажно-зеленые склоны холмов, прогревшиеся в лучах солнца, которое в эти редкие погожие деньки ранней весны светило с удовольствием новизны, а не с привычной скукой обыденности. Дик направлялся за Фэнси, гостившей у отца в соседнем приходе, чтобы отвезти ее в Меллсток и захватить кое-какую домашнюю утварь. Горизонт был затянут тучами, но впереди этой темно-серой завесы все сверкало в потоке солнечного света.
Возчик еще не сказал сыну о происках Шайнера и о его вероятных намерениях относительно Фэнси. В таких деликатных делах он предпочитал полагаться на волю божью, убедившись на опыте, что вмешательство в дела ближних, пораженных недугом любви, никогда не приводит к добру.
Дом Джеффри Дэя стоял в глубине Иелберийского леса, входившего в обширные владения графа Уэссекса, у которого Дай выполнял обязанности главного лесника на этом участке. Неподалеку от дома проходила дорога из Кэстербриджа в Лондон, и с тех пор, как вырубили скрывавшие ее деревья, из окон уединенного домика стали видны повозки и пешеходы, взбирающиеся на ИелбериХилл.
Даже постороннему человеку было бы приятно приехать к леснику в гости в такое великолепное весеннее утро. Поднимающийся из трубы завиток дыма клонился к крыше, как голубое перо на дамской шляпке; косые лучи солнца падали на газон перед домом и оттуда - через раскрытую дверь - на внутреннюю лестницу, освещая зеленоватым светом вертикальные доски ступенек и оставляя в тени горизонтальные.