Луня вспомнил огромный череп лиха на колу возле вожевой хоромины в родном городище. Вот оно значит как, и с лихом придется стакнуться! Ну что ж, лих так лих, нехай на себя пеняет! Луня давно уже перестал пугаться, узнавая о какой-нибудь напасти, ожидающей путников, и даже испытывал теперь нетерпение — скорей бы все началось, чтобы скорее закончиться.
Лих пришел на рассвете следующего дня, и разбуженные дозорным Фарном люди с ужасом глядели на мелькающую за камнями горбатую спину и безволосую голову с одним-единственным глазом посредине морщинистого лба. Лих был огромен, в три человеческих роста высотой, а руки его по толщине не уступили бы телу здоровяка Фарна. Губастый рот чудища был приоткрыт, с желтых, длинных клыков капала вязкая слюна. Чудище чуяло добычу и было очень голодно.
Череп лиха, виденный Луней дома, казался куда как меньше башки вот этого, живого страшилища!
— Ну все, теперь стерегитесь! — проговорил негромко Зугур, поднимая с камней копье: — Если он броситься — разбегайтесь вроссыпь! Луня, из лука без толку не пуляй, не свалишь его стрелами, разозлишь только.
— А если в глаз! — загорелся Луня, прикидывая, что с десяти шагов он бы попал.
— Нет! — Зугур покачал головой: — И в глаз лиха не убить, а ослепший, он так взъярится — не дай видеть никому. Нас на звук ловить станет! Ого, кажись, двинулся, бурдюк дырявый!
Лих и в самом деле, шумно сопя, начал перелезать через увитую плющом гряду невысоких валунов, заросших кустами, подбираясь поближе к людям. Путников он не боялся, да и голод подстегивал чудовищного великана, торопил, заставляя забыть об осторожности.
Шык, сложив из пальцев фиговину, ткнул ей в сторону чудища — на! Лих ровно споткнулся, икнул, зашарил вокруг себя ручищами, ловя кого-то в кустах вокруг себя. Луня догадался — волхв наслал морок, отвлекая лиха. Теперь самое время уходить…
— Если что — бить в шею! — услышали все шепот Зугура. Луня глянул на лиха — и предостерегающе закричал — враг бросился в атаку, стряхнув с себя морок, насланный Шыком!
— Россыпью! Россыпью! Грем, не стой, порвет он тебя раньше, чем ты чары свои бросишь! — Зугур, отчаянно крича, отбегал к морю, Фарн отступал вдоль берега в другую сторону, выставив перед собой секиру, Шык и Луня прижались к камням слева, и лишь один Гроум остался сидеть там, где сидел. Лих одним гигантским прыжком перемахнул через громадный валун и очутился возле гремского колдуна. Радостный рев огласил окрестности — лих уже предвкушал, что добыча у него в пасти, что он уже перемалывает ее кости во рту, глотает теплую кровь…
— Нельзя его бросать! — закричал Луня, и напрочь забыв все наставления Зугура, бросился назад, на выручку Гроуму, на ходу пуска в морщинистую спину лиха стрелу за стрелой. Лих взревел от боли, повернулся, вскидывая ручища — схватить мелкую и колючую двуногую тварь, оторвать ей голову! Шаг, другой — и вот уже живая громада высится над Луней, уже видно маленький, налитый кровью — и совершенно лишенный искры мысли глаз, глаз алчного зверя, видящего перед собой мясо!
Луня всадил в это глаз стрелу и тут же упал, задетый рукой чудовища. Лих завыл, пытаясь вытащить древко из окровавленной глазницы.
— Отползай! — прокричал Луне подбежавший Зугур, изо всех сил всаживая копье с трехгранным бронзовым наконечником под мышку лиху. Сзади с грозным боевым кличем навалился на исполина Фарн, пытаясь ударами секиры перебить чудищу хребет. Луня, откатившись по мокрой гальке к самой воде, вскочил, выхватывая меч — ну, вроде наша берет!
Не тут-то было! Лихом одним взмахом рук отшвырнул от себя и Зугура, и Фарна, и сделал это так проворно, что и копье, и секира остались торчать в его окровавленном теле. С яростным ревом, от которого, казалось, потрескались скалы, лих упал на колени, и начал быстро шарить вокруг себя руками, прислушиваясь к окружающим его звукам. Словно раздразненный кабан-секач, рыскал он вдоль берега, бросая то влево, то вправо, и лишь чудом не задел бегущего со всех ног к скалам Фарна.
Тут, наконец, Шык, что плел все это время заклятие, бросил свои чары, и лих замер, обездвиженный, попытался встать, словно бы разрывая невидимую сеть, ревя и рыча, поднялся уже на одно колено, но Луня, перестав без толку тратить стрелы, сорвал с пояса берский топорик, и подбежав к лиху почти вплотную, бросил оружие, целясь в шею пониже уха.
Целый фонтан темной крови ударил в небо, обильно оросив прибрежные скалы. Лих задергался, его пальцы, каждый с Лунину руку толщиной, заскребли по гальке, он рванулся, но опутывающие чары держали крепко, и громадное тело рухнуло наконец на камни, но еще долго билось в агонии, истекая кровью, рыча и содрогаясь…
— Совладали… — тяжело сказал Шык, усаживаясь на камень. Подбежал Зугур, весь в крови лиха — фонтан из яремной вены, отворенный берским топориком, окатил вагаса с ног до головы. Подошел угрюмый Фарн, подволакивая ногу — лих все же задел его, когда отшвыривал от себя. Встал и грем. Он, как и вагас, был весь в крови умирающего рядом чудовища, но если Зугуру кровь лиха была омерзительна, и он уже смывал ее с себя, зайдя по колено в воду, то Гроум выглядел торжествующим. Он облизывал пальцы, глаза его горели жутким огнем, так что остальные невольно отшатнулись, а Шык сказал:
— Ты это… Гроум, слышь, не яри себя без нужды! Своих ты не вернешь, а кровью умываться все ж последнее дело, мы ж не цоги какие-нибудь!
Гроум только глянул на Шыка выпученным глазом, и пошел прочь, и долго видели отрядники, как сидел он на дальних камнях, облизывал пальцы и что-то пел, вторя морскому прибою.
— Тронулся колдун, как есть, тронулся! — качал головой Зугур, и даже Шык не стал возражать ему…
* * *
Когда туша лиха перестала дергаться и корчиться в предсмертных судорогах, Зугур, все же с опаской, подошел к ней, выдрал из раны копье, швырнул Луне его топорик, а Фарну — секиру, потом подхватил с земли здоровенный камень и начал вышибать им из пасти чудища длинные, желтые клыки. Луня подошел поближе, разглядывая могучего нелюдя, которого им удалось завалить, а Шык, осмотрев ногу Фарна — ничего страшного, заживет, как на собаке, пошел к по прежнему одиноко сидевшему на камнях грему.
Кровь лиха уже запеклась на нем, покрыв старика черно-бурой корой, и теперь колдун походил на лесного пенюка, ожившего под лучами весеннего солнца. О чем говорили Шык и Гроум, ни Луня, ни Зугур, ни приковылявший к ним Фарн не слышали, но вскоре волхв вернулся, и лицо его было сумрачным и озабоченным.
Зугур тем временем выбил все четыре клыка из пасти лиха, один взял себе, вручил по одному Луне с Фарном, и последний протянул Шыку — всякий знает, клык лиха добыть не просто, во всех землях уважать будут, коли носишь на шее этакую украсу!
Волхв клык взял, но даже не рассмотрел его, а сунул в котомку, а потом поманил всех в сторонку, в затишок за камнями.
— Уходит от нас грем. — начал говорить Шык, тревожно озираясь: — Беда с ним большая, он, хвала Роду, и сам это осмыслил, вот и уходит, чтобы нам не навредить.