Кровавая Стрела… Древний символ единства Пастырей перед лицом общей и угрожающей всем опасности. Много веков назад Первый Пастырь, эрри Сатор Фабер, завещал: «Посягнувший же на Великий Круг и адептов его подлежит уничтожению безо всякой жалости и пощады. Так и только так установим мы гегемонию, продлевая столетия наши в вечности».
И завертелась хорошо отлаженная, многократно проверенная и идеально смазанная машина, несущая всем, кто осмелился противостоять Великому Кругу, только одно — смерть…
* * *
В маленькой заснеженной чувашской деревушке Шигали, что примостилась на краю огромного оврага, уходящего к речке Кубне, царило сонное спокойствие. До утра было не то чтобы далеко, но и не так уж и близко. Еще достаточно времени досмотреть последние, самые сладкие сны. Отдых для деревенского жителя — роскошь: хозяйство, скотина, дом, огород. Поэтому ценит он ночное время и попусту тратить его на всякие глупости вроде книг, газет или телевизора не станет.
Те, кто бессонницей страдает, все больше в городе живут. В деревне от этой напасти быстро лечатся. Повставай-ка хотя бы недельку в пять часов, с петухами, да поломайся-ка целый день с вилами, лопатой, топором или косой — и здоровый крепкий сон тебе обеспечен.
Иное дело — старики. Вся деревня спит, отдыхает после тяжелого крестьянского дня, а они, невидяще глядя в темноту, несут свою вечную скорбную вахту, в сотый, в тысячный раз переживают за выросших детей, за подрастающих внуков, а кое-кто — и за правнуков.
Под середину ночи забудутся старики тяжелым, беспокойным сном, но вскоре тревога и то удивительное чувство, что у многих и появляется-то лишь в старости и зовется ответственностью, заставляет их просыпаться.
Лучший способ отвлечься от тягостных дум — чем-нибудь заняться. Пустые руки и голову пустят — так в старину говорили.
Поэтому-то и зажегся в тот глухой предутренний час в крайнем доме Шигалей неяркий, экономный свет. Одна из старейших жительниц деревни Валентина Семеновна Козлова, односельчанами давно переименованная в бабу Валю, спустила с кровати полные, расцвеченные синими звездами варикозных выпирающих вен ноги, села и задумалась.
Наступающий день был для бабы Вали особым, праздничным. К вечеру обещал наведаться в Шигали любимый внук Александр, Сашенька, и старушка решила к его приезду испечь курник и горячо любимых внуком блинов.
Напевая себе под нос: «Встану раным-рано я…», баба Валя нашарила у кровати стоптанные войлочные тапочки, накинула халат и зашаркала в сени, где хранились у нее на холодке продукты — молоко, яйца, масло, мука…
Но едва только она открыла крышку бидона с молоком, как в нос ей шибанул едкий кислый запах.
— Ох… никак скисло? — старушка включила свет и с немалым удивлением обнаружила, что бывшее еще вчера свежим молоко не просто скисло, но и забродило.
Баба Валя взялась проверять остальные продукты — и пришла в ужас. Яйца протухли, масло прогоркло, в муке копошились хрущаки. В довершение всех бед неожиданно перегорела лампочка. Пришлось возвращаться в дом за свечкой, однако вместо белых стеариновых колбасок на полке обнаружилась лишь теплая, расплывшаяся, не годная ни на что масса.
Вдруг с резким, пугающим звоном лопнуло круглое зеркало, висевшее на стене возле двери. Баба Валя испуганно вскрикнула, тяжело осев на стул. У того немедленно подломилась ножка, старушка неловко упала на пол и заплакала от боли и страха.
Дом ощутимо зашатался, электричество в комнате мигнуло раз, другой — и погасло. Лежа на холодном полу, баба Валя тихонько всхлипывала, а в серовато-синих зимних сумерках за окном ее избушки проносились черными тенями фантастические чудовища.
Свет включился минут через пятнадцать. Баба Валя, по-прежнему плача, с трудом поднялась на ноги и побрела к телевизору. Там, в углу, за вышитой шторкой висела на стене старинная икона, доставшаяся неверующей Валентине еще от матери и хранимая исключительно как память о ней.
Неумело сложив пальцы в троеперстие, баба Валя перекрестилась и прошептала сквозь слезы:
— Господи, спаси и сохрани…
* * *
Орда хтонических тварей, исторгнутых Пустым Колодцем, мчалась по Поволжью. Деревеньку Шигали она задела лишь краем, спрямляя путь.
Летел сквозь ночь и пространство воздушный корабль Губивца, а за ним по пятам неслась свора его верных псов, готовая разорвать любого, вставшего на дороге у их хозяина.
Избегая людских поселений, через заснеженные поля и стылые леса, через овраги и скованные льдом реки мчалась Орда — на Запад, на Запад!
А вокруг нее незримо, как туман, неуловимо, как ветер, расплывалась, расползалась, проникая повсюду, сила древнего мира.
Она несла в себе вольную волю для одних и необъяснимый ужас для других. В деревнях и городах, мимо которых проносилась Орда, начинали плакать дети, портились продукты, в беспричинном страхе бились животные, а проснувшиеся люди долго не могли понять, что прервало их сон. С тоской и опаской вглядывались они в темноту за окнами своих жилищ, и некоторым из них казалось, что различают они вдали темные неясные тени, исчезающие в снежной мгле…
Орда на пути своем будила удивительных созданий, что веками спали в укрывищах и логовах под узловатыми корнями столетних лип и дубов по заповедным приволжским лесам.
Те, кого предки нынешних жителей этих мест именовали лешими, водяными, полевиками, древянницами, русалками, дорожниками, восставали из плена забвения, присоединяясь к детям Колодца.
Люди забыли их, перестав верить в древних хозяев лесов и рощ, рек и ручьев, полей и дорог, но вот явился в мир тот, кто сумел пробудить древние силы, — и они с радостью откликнулись на его зов.
Мела метель. Валил снег. Били в мерзлую землю сотни когтистых лап и острых копыт. Терзали ледяной воздух сотни тугих крыл. Трещали деревья. Летели в снег обломанные ветки.
Орда неслась на Запад…
* * *
Яна грызла ногти. Отчаяние и чувство удивительного бессилия буквально ломали девушку, выводили ее из себя, и чтобы хоть как-то успокоиться, она испробовала все способы, вплоть до самых детских. Как ни странно, но именно дурацкая детская привычка, за которую Яна не раз получала по рукам от мамы, сработала — Коваленкова несколько успокоилась.
За то время, которое она провела взаперти, ей дважды приносили поесть. Меню на борту странного воздушного судна, ставшего для Яны летающей тюрьмой, отличалось простотой и питательностью — в первый раз девушке предложили, видимо, стандартный обед: гороховый суп, макароны, котлету и чай с лимоном.
Разумеется, из чувства самосохранения Коваленкова не прикоснулась к еде — мало ли что в нее могли намешать, от этого трехнутого бритого депутата ожидать можно было все что угодно.
Чернявый парень в сером комбинезоне, выполнявший, видимо, обязанности стюарда, во второй раз явился с новым набором блюд, скорее всего, завтраком — омлет, две сосиски, салат из квашеной капусты и сок. Увидев, что Яна ничего не ела, он весело хмыкнул, достал из нагрудного кармана завернутую в салфетку вилку и демонстративно попробовал каждое из принесенных блюд, давая понять, что опасаться нечего. Подмигнув девушке, парень оставил завтрак на тумбочке, подхватил поднос с остывшим обедом и скрылся за дверью.