—Тогда почему ты не попыталась перевести наши отношения в другую плоскость? В Париже это было возможно…
—Потому что тогда ты возненавидел бы меня наверняка, и очень скоро. А так у меня был шанс.
Катарина откинулась в кресле, короткое черное платье еще больше задралось, открыв гладкое загорелое бедро. Андрей поймал себя на том, что ему трудно отвести взгляд от ее красивых сильных ног, золотисто отблескивавших в неверном свете свечей.
Он отпил немного коньяка и покатал жидкость на языке. Почувствовал вкус мягкого, обволакивающего огня и тут же вспомнил о Син.
«Син, — сказал себе Андрей, — это все из-за нее. Она разбудила во мне давно забытые желания… расколола панцирь, в котором я жил последние два года. На самом деле я хочу вовсе не эту холодную нацистку, а ее, загадочную незнакомку из бара. Они совсем разные: Син — это пламя, а Катарина — лед. Я и так слишком замерз, мне нужен огонь…»
—Я уважаю сильных мужчин, — продолжала между тем Катарина. — А ты сильный, Андрей. Ты справился со своими эмоциями, научился жить по правилам, которые навязали тебе твои враги…
—Ты считаешь это проявлением силы?
—Я не договорила, — ее пальцы легко коснулись его руки. — Несмотря на все это, ты не сломался. Я уверена, что в глубине души ты вынашиваешь планы мести. Мне, бабушке, всем, кто сорвал твою экспедицию и похоронил твою мечту. Ты, конечно, будешь отрицать это, и я тебя за это не виню…
—Не буду, — покачал головой Гумилев. — Я бы уничтожил вас всех при первой же возможности. Если бы не Маруся…
«Зачем я это говорю? — в смятении подумал он. — Теперь они никогда не отдадут мне дочь…»
—Я и так это знаю, — словно прочитав его мысли, улыбнулась Катарина. — Слишком хорошо успела тебя изучить. И вот что… Я не стану предупреждать об этом рейхсфюрера.
Она вытянула длинную ногу и положила ее на бедро Андрею. Слегка пошевелила пальчиками, уронив изящную черную туфельку на пол.
—Почему? — спросил он внезапно охрипшим голосом.
—Потому что это мне нравится. Гораздо интереснее иметь дело с умным и сильным противником, чем с раздавленным слабаком. Если бы ты сломался, я начала бы тебя презирать.
Он не хотел этого. Но рука его сама легла на гладкую, как шелк, ногу Катарины.
—А что ты станешь делать теперь? — спросил Андрей, пытаясь совладать с наваждением. — Когда знаешь, что я не пощажу тебя, если представится случай?
Она потерлась об него маленькой теплой ступней.
—Теперь я тебя хочу. А когда все закончится — убью.
—Спасибо за откровенность, — проговорил он, чувствуя, как с хрустом рассыпаются остатки его панциря. — Что ж, пожалуй, мы друг друга стоим…
—Тогда иди ко мне, — прошептала она, грациозно соскальзывая с кресла на ковер. — Иди ко мне, мой желанный. Мой мужчина. Мой враг.
—Ты спишь?
—М-м-м… уже нет…
—Ты всегда такой… необузданный?
—Смешное слово.
—Дикий!
—Не мне судить… Что у тебя с лицом?
Она смутилась. Даже в полутьме (свечи догорели, слабо тлели угли в камине) Андрей видел, как изменилась внешность женщины, которая лежала рядом с ним. Это была уже не Марго. Белокурые волосы падали на гладкие плечи, сгладились скулы, прозрачным льдом светились голубоватые глаза.
—Не смотри на меня!
—Как тебе это удается? Ты умеешь менять внешность? Это была не пластическая операция?
—Это… — она замялась. — Это не от меня зависит. Я не думала, что все будет так… так бурно. Ты меня напугал… немного.
«Еще бы», — подумал Андрей. Два года монашеской жизни не прошли бесследно: он набросился на Катарину с яростью, которая удивила даже его самого. И сейчас, целуя красивое холодное лицо, он видел перед собой точеные черты Син.
—Кто была та девушка? — резко сменила она тему. — С которой ты исчез на полтора часа?
—Неужели ты ревнуешь?
Острые ногти Катарины больно вонзились ему в бицепс.
—Да. Я очень ревнива. Ты не знал? Ну так сейчас узнаешь.
—Как тебе удается менять внешность?
—Не сбивай меня. Кто она? Та брюнетка?
—Просто девушка. Она приехала с кем-то из гостей.
—Как ее зовут?
—Не знаю, — соврал Андрей. — Мы не представлялись друг другу.
—Неправда! Как ее зовут?
—Я звал ее «крошка». Это универсальное обращение к незнакомой девушке, с которой знакомишься в баре.
Катарина прикусила губу.
—И куда вы с ней ушли из бара?
—Пошли гулять по дому.
—У вас был секс?
«Все женщины одинаковы, — подумал Гумилев. — Даже если они родились на секретной нацистской базе среди льдов и снегов Арктики и умеют менять внешность, словно вечерние платья».
—Нет. — Он погладил ее по бедру. — Никакого секса. Только разговоры.
Катарина сбросила его руку.
—Опять врешь! Вас не было так долго…
Он приподнялся на локте.
—Скажи, Кэт, кто доносит тебе обо всех моих перемещениях?
—Это не важно. Главное, что я всегда знаю, где ты находишься.
—Тогда ты должна знать, что у нас не было никакого секса.
—Правда?
—Конечно. Мы просто разговаривали.
—О чем?
Он пожал плечами.
—О всяких пустяках. Клубы, вечеринки, модные развлечения. О чем еще можно говорить с молоденькой тусовщицей?
—А откуда она взялась, ты знаешь?
—Я же говорю — приехала с кем-то из гостей. Слушай, давай не будем говорить о других девушках? Мне и тебя более чем достаточно.
Это была ложь, но ведь весь их разговор был поединком двух искусных лжецов.
—Докажи!
Он притянул ее к себе, заглянул в прозрачно-голубые глаза. «Она красивее Марго, — подумал он с легким чувством вины. — И эффектнее Евы, если уж на то пошло… Что с того, что мы смертельные враги? Мужчина всегда остается мужчиной, а женщина — женщиной».
И образ темноволосой девушки из бара без следа растворился в его сознании.
После хорошей пьянки обычно наступает похмелье. Болит голова, желудок подкатывает к горлу, но самое неприятное — это состояние, которое наркологи называют «адреналиновая тоска». Кажется, что мир сер и холоден, что вся твоя жизнь бессмысленна, что накануне ты натворил массу глупостей, о которых теперь страшно жалеешь. Как говорилось в старом анекдоте, «лучше бы я умер вчера».
Проснувшись на следующее утро, Гумилев почувствовал острый приступ такой тоски.