Большой катер лениво покачивался на волне.
Утреннее солнце золотило верхушки холмов, его лучи падали на маслянистую поверхность безветренного моря и, отражаясь от нее, до боли слепили глаза.
Берта Кул, крепкая и упругая, как моток стальной проволоки, сидела на палубе на складном стуле, уперев ноги в леер и твердо удерживая бамбуковое удилище. Ее серые, алмазного блеска глаза спокойно-настороженно в ожидании первой легкой поклевки устремлены на леску — туда, где она входила в воду.
Берта полезла в карман свитера, вытащила сигарету, поднесла ее ко рту. Не отводя глаз от лески, спросила:
— Спички есть?
Я прислонил свою удочку к лееру, удерживая ее между колен, зажег спичку, прикрывая пламя ладонями, и потянулся с огоньком к Берте.
— Спасибо, — бросила она и глубоко затянулась.
Из-за болезни Берта похудела фунтов на двадцать.
Когда силы вернулись к ней, она стала заниматься спиннингом. Спорт на свежем воздухе сделал ее крепкой и загорелой. И хотя она все еще тянула на сто шестьдесят с гаком, — но теперь — сплошные мускулы.
Мужчина, сидевший справа от нее, — грузный, большой, он и дышал с хрипотцой, — поинтересовался:
— Как идут дела?
— Ничего, идут, — ответил я.
— И давно вы здесь сидите?
— Да.
— Поймали что-нибудь?
— Кое-что.
Некоторое время мы удили в молчании, затем он сказал:
— Не важно, поймаю я что-нибудь или нет. Но это счастье побыть там, где можно расслабиться, подышать соленым воздухом, уйти от адского шума цивилизации.
— Согласен, — кивнул я.
— По мне, звонок телефона звучит как взрыв бомбы. — Мужчина рассмеялся почти виновато и повернулся ко мне: — Вчера, только вчера я, знаете ли, наблюдал за телефонным аппаратом примерно так, как сейчас смотрит на удочку ваша… Извините, эта миссис — ваша жена?
— Нет.
— Я решил сперва, что она — ваша матушка. Но потом подумал, что в наши дни ни в чем нельзя быть уверенным. Во всяком случае, она наблюдает за леской, как я за телефоном, — будто гипнотизируя, стараясь что-то внушить.
— Адвокат? — спросил я.
— Врач.
Помолчав, он добавил:
— Вот так и бывает с нами, врачами. Мы так заняты здоровьем других людей, что пренебрегаем своим собственным. Врачевание, знаете ли, тяжелая, непрерывная и однообразная работа. Операции по утрам, затем телефонные звонки в больницу. Присутствие — каждый день. По вечерам визиты, и обязательно по вечерам.
Люди весь день носят с собой свою боль, а потом, когда уляжешься поудобней в кровати, непременно позвонят и попросят приехать.
— В отпуске? — спросил я доктора.
— Нет, просто улизнул. Пытаюсь делать это каждую среду. — Доктор поколебался, прежде чем доверительно сообщить: — Я должен так поступать… По предписанию моего врача.
Я взглянул на этого очень тучного мужчину. Веки у него, заметно припухшие. Казалось, если он сейчас закроет глаза, то открыть их ему будет трудно. Кожа бледная. Было в нем нечто, что заставляло вспомнить о тесте, которое вот-вот взойдет на дрожжах и вылезет из кастрюли.
— Ваша подруга выглядит отлично.
— Да… Она мой босс.
— О!
Может быть, Берта Кул прислушивалась к нашему разговору, возможно, и нет. Ее глаза оставались прикованными к леске, словно у кошки, наблюдавшей за крысиной норой. Когда Берта чего-нибудь хотела, ее желание ясно прочитывалось на лице. Сейчас она хотела поймать рыбу.
— Вы сказали, вы работаете у нее?
— Да.
Доктор был, видимо, озадачен.
— Она возглавляет детективное агентство, — объяснил я. — «Б.Кул. Конфиденциальные расследования». Мы взяли выходной — между делами.
— Ах вот как.
Взгляд Берты стал еще настороженней. Она слегка наклонилась вперед, замершая, выжидающая.
Кончик ее удилища согнулся. Берта стиснула правой рукой ручку катушки. Драгоценности ослепительно сверкали в утреннем свете. Удилище снова напряглось, прогнулось, леска заметалась в воде.
— Смотай живо свою леску, — приказала Берта. — Освободи место для подсечки.
Я начал было сматывать свою леску, но что-то сильно дёрнуло за нее, словно пытаясь вырвать удилище из моих рук. Леска со свистом ушла под воду.
— О, превосходно! — воскликнул доктор. — Я ухожу с дороги.
Он поднялся, но тут и его удилище согнулось почти пополам. Его веки затрепетали. Лицо исказилось возбуждением.
Я пытался удержать свое удилище. Берта воскликнула:
— Сматывай катушку. Ну же, тяни!
В зеленой глуби воды я уловил серебристые отблески: рыба металась, сопротивляясь леске.
Берта напрягла все свои силы. Ее плечи то поднимались, то опускались от усилий. Большая рыбина выскочила из воды, и Берта удачно использовала этот момент, ухитрившись перебросить ее через леер, как бы в продолжение ее броска, рыба ударилась о палубу, шлепнулась, словно кусок сырого мяса, и начала бить хвостом по доскам.
Доктор вытянул свою рыбу.
Моя сорвалась.
Доктор улыбнулся Берте Кул.
— Ваша больше моей, — объявил он.
Берта сказала:
— Ага.
— Скверно, что ваша сорвалась, — сочувственно обратился ко мне доктор.
— Дональду это все равно, — заметила Берта.
Доктор взглянул на меня с удивлением.
— Я люблю свежий воздух, — сказал я, — физический напряг, чувство праздности. Когда я занимаюсь делом, все это полностью исключено. Время от времени необходимо отдохнуть.
— То же самое бывает и со мной.
Берта посмотрела на доктора скользящим взглядом — с головы до ног.
Из камбуза до нас донесся запах горячих сосисок.
Доктор обратился к Берте:
— Не хотите ли перекусить?
— Не сейчас. Клев еще не кончился, — отмахнулась она.