— Я вижу, у вас нет ни уважения, ни привязанности ко мне! — воскликнул г-н де Реналь с горечью, которую вызывали в нём такие воспоминания. — И меня так и не сделали пэром!
— Я думаю, друг мой, — с улыбкой отвечала г-жа де Реналь, — что я когда-нибудь буду богаче вас, что я ваша супруга вот уже двенадцать лет и что в силу всего этого я должна иметь голос в доме, а особенно в этой сегодняшней истории. Если вы предпочитаете мне какого-то господина Жюльена, — прибавила она явно обиженным тоном, — я готова уехать и провести зиму у моей тётушки.
Эта фраза была сказана как нельзя более удачно. В ней чувствовалась непреклонность, едва прикрытая вежливостью, она заставила г-на де Реналя решиться. Однако, по провинциальному обычаю, он долго ещё продолжал говорить, снова и снова приводя все свои доводы. Жена не мешала ему выговориться — в голосе его всё ещё прорывалась злоба. Наконец эта пустопорожняя болтовня, продолжавшаяся целых два часа, довела до полного изнеможения супруга, который всю ночь провёл, беснуясь от ярости. Он решил твёрдо и бесповоротно, каким образом ему следует вести себя по отношению к г-ну Вально, Жюльену и даже к Элизе.
Раз или два во время этой тягостной сцены г-жа де Реналь чуть было не прониклась сочувствием к несомненно искреннему горю этого человека, который на протяжении двенадцати лет был её другом. Но истинная страсть эгоистична. К тому же она с минуты на минуту ждала, что он расскажет ей об анонимном письме, которое получил накануне, но он так и не признался в этом. А г-жа де Реналь не могла чувствовать себя в полной безопасности, не зная, какие мысли могло внушить это письмо человеку, от которого зависела её судьба. Ибо в провинции общественное мнение создают мужья. Муж, который жалуется на жену, делается посмешищем, но это с каждым днём становится всё менее опасным во Франции, тогда как жена, если муж не даёт ей денег, опускается до положения подёнщицы, зарабатывающей пятнадцать су в день, да ещё иные добрые души задумываются, можно ли пользоваться её услугами.
Как бы сильно одалиска в серале ни любила своего султана, он всемогущ, у неё нет никакой надежды вырваться из-под его ига, к каким бы уловкам она ни прибегала. Месть её господина свирепа, кровава, но воинственна и великодушна: удар кинжала — и конец всему. Но в XIX веке муж убивает свою жену, обрушивая на неё общественное презрение, закрывая перед ней двери всех гостиных.
Вернувшись к себе, г-жа де Реналь сразу почувствовала всю опасность своего положения; её совершенно ошеломил разгром, учинённый в её комнате. Замки на всех её изящных шкатулках и ларчиках были взломаны, несколько плит паркета были выворочены вовсе. «Нет, он бы меня не пощадил, — подумала она. — Испортить так этот паркет цветного дерева! А ведь он так дрожал над ним! Стоило кому-нибудь из детей войти сюда с улицы с мокрыми ногами, он весь багровел от ярости. А теперь паркет испорчен вконец!» Зрелище этого свирепого буйства мигом уничтожило все угрызения совести, которые пробудила в ней слишком скорая победа.
За несколько минут до обеда явился Жюльен с детьми. За десертом, когда слуги удалились из комнаты, г-жа де Реналь сказала ему весьма сухим тоном:
— Вы не раз говорили мне о вашем желании отправиться недели на две в Верьер. Господин де Реналь согласен дать вам отпуск. Можете ехать, когда вам будет угодно. Но чтобы время у детей не пропадало даром, вам каждый день будут посылать их письменные работы, и вы будете их проверять.
— И, разумеется, — резко добавил г-н де Реналь, — я отпускаю вас не более чем на неделю.
Жюльен заметил беспокойство на его лице: видно было, что он глубоко озабочен.
— Он, по-видимому, ещё не принял окончательного решения, — шепнул он своей возлюбленной, когда они на минутку остались одни в гостиной.
Госпожа де Реналь торопливо пересказала ему всё, что произошло до обеда.
— А подробности сегодня ночью, — смеясь, добавила она.
«Вот оно, женское коварство, — подумал Жюльен. — С какой радостью они нас обманывают, с какой лёгкостью!»
— Мне кажется, — довольно едко сказал он, — что хоть вы и ослеплены вашей любовью, она вместе с тем изрядно просветила вас: вашим сегодняшним поведением можно прямо восхищаться. Но вряд ли было бы благоразумно видеться сегодня ночью. Мы здесь окружены врагами. Подумайте, какой жгучей ненавистью ненавидит меня Элиза.
— Эта ненависть очень похожа на то жгучее равнодушие, которое вы, по-видимому, питаете ко мне.
— Будь я даже равнодушен, я всё же обязан уберечь вас от опасности, которая грозит вам из-за меня. Легко может случиться, что господину де Реналю взбредёт на ум поговорить с Элизой, — он с первых же слов узнает от неё всё. После этого почему бы ему не спрятаться около моей двери с оружием в руках и...
— Вот как! Значит, даже смелости не хватает! — сказала г-жа де Реналь с высокомерием благородной дамы.
— Я никогда не унижусь до того, чтобы говорить о своей смелости, — невозмутимо ответил Жюльен. — По-моему, это просто низость. И судить об этом должно по делам. А вы, — добавил он, беря её за руку, — даже не представляете себе, до чего я к вам привязан, до какой степени дорожу возможностью проститься с вами перед этой жестокой разлукой.
Слово дано человеку, чтобы скрывать свои мысли.
Преподобный отец Малагрида {69}
Едва Жюльен очутился в Верьере, как он уже начал упрекать себя за свою несправедливость по отношению к г-же де Реналь. «Я презирал бы её как никчёмную бабёнку, если бы она не выдержала и не довела до конца эту сцену с господином де Реналем. Она выпуталась из этого, как истый дипломат, а я проникаюсь сочувствием к побеждённому, к моему врагу. В этом есть что-то подленькое, мещанское; моё самолюбие задето, ибо господин де Реналь — мужчина. Великое и обширное сословие, к коему имею честь принадлежать и я! Ах я болван!»
Господин Шелан отказался от всех квартир, которые наперебой предлагали ему самые почтенные местные либералы, когда он, будучи смещён, вынужден был покинуть свой приходский дом. Две комнатки, которые он теперь нанимал, были завалены его книгами. Жюльен, желая показать Верьеру пример, достойный священника, пошёл к отцу, взял у него дюжину еловых досок и тащил их на собственных плечах через всю Большую улицу. Он достал инструменты у одного из своих прежних приятелей и смастерил что-то вроде библиотечного шкафа, куда и убрал книги г-на Шелана.