Его видели в Опере с г-ном де Бовуази, и это знакомство заставило заговорить о нём.

— Итак, — сказал ему однажды г-н де Ла-Моль, — оказывается, вы побочный сын богатого дворянина из Франш-Конте, моего близкого друга?

Маркиз оборвал Жюльена, когда тот попытался уверить его, что он совершенно неповинен в распространении этого слуха.

— Господин де Бовуази не желал, чтобы говорили, что он дрался с сыном плотника.

— Знаю, знаю, — сказал г-н де Ла-Моль. — Теперь дело за мной. Я должен упрочить эту легенду, — она для меня удобна. Я попрошу вас об одном одолжении, это отнимет каких-нибудь полчаса вашего времени. В дни спектаклей, в половине двенадцатого вечера, присутствуйте в вестибюле при разъезде светского общества. Я иногда замечаю у вас кое-какие провинциальные замашки, от которых вам надо избавиться. К тому же вам не помешает знать в лицо наших крупных сановников, к которым мне, может быть, придёт надобность послать вас с каким-нибудь поручением. Зайдите в театральную кассу, чтобы они вас там знали. Вам заказан постоянный пропуск.

VII. Приступ подагры

И я получил повышение не потому, что заслужил его, а потому, что у патрона разыгралась подагра.

Бертолотти

Быть может, читателя удивляет этот непринуждённый и чуть ли не дружеский тон: ведь мы забыли сказать, что маркиз уже полтора месяца не выходил из дому, потому что у него разыгралась подагра.

Мадемуазель де Ла-Моль и её мать уехали на Гиеры к матери маркиза. Граф Норбер заходил к своему отцу редко, на минутку в день. Они были в превосходных отношениях, но им не о чём было говорить друг с другом. Г-н де Ла-Моль, вынужденный довольствоваться обществом одного Жюльена, был крайне удивлён, обнаружив у него какие-то мысли. Он заставлял его читать себе вслух газеты. Вскоре юный секретарь уже сам был в состоянии выбирать интересные места. Была одна новая газета, которую маркиз ненавидел: он поклялся, что никогда не будет её читать, и каждый день говорил о ней. Жюльен смеялся. Возмущаясь нынешним временем, маркиз заставлял Жюльена читать себе Тита Ливия: импровизированный перевод прямо с латинского текста забавлял его.

Как-то раз маркиз обратился к нему с той преувеличенной учтивостью, которая теперь нередко раздражала Жюльена.

— Разрешите мне, дорогой мой Сорель, — сказал он, — поднести вам в подарок синий фрак. Когда вам вздумается надеть его и зайти ко мне, я буду считать, что вы младший брат графа де Реца, то есть сын моего друга, старого герцога.

Жюльен не совсем понял, что, собственно, это должно означать, но в тот же вечер явился к маркизу в синем фраке. Маркиз держался с ним как с равным. Жюльен обладал душой, способной оценить истинную вежливость, но он не имел ни малейшего представления о её оттенках. До этой прихоти маркиза он готов был поклясться, что большей любезности, чем та, которую ему оказывал маркиз, проявить нельзя. «Вот замечательный талант!» — невольно подумал Жюльен, когда он поднялся, собираясь уходить, и маркиз стал извиняться перед ним, что не в состоянии проводить его из-за своей подагры.

Эта странная фантазия заставила задуматься Жюльена. «А не насмехается ли он надо мной?» — спрашивал он себя. Он отправился посоветоваться к аббату Пирару, но тот, будучи много менее вежлив, чем маркиз, ничего не сказал ему, а только фыркнул в ответ и заговорил о чём-то другом. На другой день Жюльен с утра явился к маркизу в чёрном костюме со своей папкой и письмами, которые надо было подписать. Тот его принял по-старому. Вечером, когда он пришёл в синем фраке, его приветствовали совсем иным тоном, с точно такой же учтивостью, как накануне.

— Если вы не слишком скучаете, навещая по своей доброте бедного больного старика, — сказал ему маркиз, — вы могли бы доставить ему удовольствие, рассказывая о всяких маленьких происшествиях из вашей жизни, но только откровенно и не думая ни о чём, кроме того, чтобы рассказ получился ясный и занимательный. Ибо надо уметь развлекаться, — продолжал маркиз. — В сущности, это единственное, что есть в жизни. Человек не может спасать мне каждый день жизнь на войне или дарить каждый день по миллиону, но вот если бы здесь, около моего кресла, был Ривароль {139} , он бы каждый день избавлял меня на час от мучений и скуки. Я очень часто виделся с ним в Гамбурге, во время эмиграции.

И маркиз рассказал Жюльену несколько анекдотических случаев касательно Ривароля и гамбуржцев, которые сходились вчетвером, чтобы разгадать какую-нибудь его остроту.

Господин де Ла-Моль, вынужденный довольствоваться обществом юного аббатика, хотел как-нибудь расшевелить его. Ему удалось задеть гордость Жюльена. Жюльен, поскольку от него хотели правды, решил говорить обо всём и умолчал только о двух вещах: о своём фанатическом обожании некоего имени, которое приводило маркиза в ярость, и о полном своём неверии, ибо это не очень шло к будущему кюре. Его маленькая стычка с кавалером де Бовуази пришлась здесь очень кстати. Маркиз хохотал до слёз над сценой с кучером, осыпавшим Жюльена площадной бранью в кафе на улице Сент-Оноре. Это было время полной откровенности между патроном и его подчинённым.

Господина де Ла-Моля заинтересовал этот своеобразный характер. Сначала он поощрял чудачества Жюльена, ибо они забавляли его, однако вскоре ему показалось более занятным потихоньку исправлять кое-какие ложные представления этого молодого человека. «Другие провинциалы, приехав в Париж, умиляются решительно всему, — рассуждал маркиз, — а этот всё презирает. У них избыток восторженности, а ему как раз этого-то и недостаёт, и вот глупцы принимают его за глупца».

Приступ подагры затянулся из-за сильных холодов и продлился несколько месяцев.

«Ведь привязываются же люди к хорошенькой болонке, — убеждал себя маркиз. — Чего же мне стыдиться, если я привязался к этому аббатику? Это своеобразная натура. Я обращаюсь с ним как с сыном, — ну и что же? Что тут такого непристойного? Эта фантазия, если она продлится, будет мне стоить одного бриллианта стоимостью в пятьсот луидоров в моём завещании».

Теперь, когда маркиз хорошо узнал твёрдый характер юноши, которому он оказывал покровительство, не проходило дня, чтобы он не поручал ему какого-нибудь нового дела.

Жюльен с ужасом замечал, что этот важный вельможа даёт ему иной раз по одному и тому же делу совершенно противоречивые приказания.

Это могло поставить Жюльена в весьма неприятное положение. Он завёл обычай, приходя к маркизу с делами, приносить с собой книгу, куда он записывал его распоряжения, а маркиз ставил под ними свои инициалы. Затем Жюльен завёл писца, который переписывал решения по каждому делу в особую книгу и туда же вносил копии всех писем.

Сперва эта затея показалась маркизу чрезвычайно нелепой и скучной. Но не прошло и двух месяцев, как он убедился во всех её преимуществах. Жюльен предложил ему взять ещё счетовода из банка, чтобы вести двойную бухгалтерию, по всем приходам и расходам земельных владений, которые были поручены надзору Жюльена.