ПАНДОРА И АРХИВИСТКА ПОЮТ:
Хейя, хейя, хей, Хейя, хейя.
Хейя, хей, хейя, Хейя, хейя.
Хей, хейя, хейя, Хейя, хейя.
Хейя, хейя, хей, Хейя, хейя.
(Эта хейя поется четыре раза. Ее можно повторять четыре раза, или пять, или девять — или столько раз, сколько вам захочется. А можно и не петь вообще.)
ПО ПОВОДУ ДАННОГО РОМАНА
В Долине был наиболее распространен роман бытовой, а не героический и не любовный; такие произведения повествовали о повседневной жизни обычных людей в реально существовавших селениях, которые порой находились совсем рядом с тем местом, где проживали сами читатели. Те элементы романов, которые мы можем охарактеризовать как фантастические или сверхъестественные, вовсе не казались таковыми ни авторам, ни читателям; по правде сказать, наиболее часто высказываемой в адрес подобных романов претензией была их чрезмерная реалистичность, правдоподобность, недостаток воображения — короче говоря, «они никогда не выходили за пределы Пяти Земных Домов».
Такой роман обычно содержал некие вполне конкретные фактические данные, основанные на реальных и хорошо известных событиях прошлого, или же по крайней мере использовал подлинные имена реальных людей, живших несколько поколений назад. Как почти во всей художественной литературе и драме кеш, действие романов разворачивалось в реально существующем (или существовавшем) городе и доме. Изобретение, например, некоего десятого города Долины, никогда не существовавшего дома или чего-то подобного воспринималось как неумелое использование художественного воображения, как нечто, прямо противоречащее реальной действительности, а не расширяющее ее границы.
Довольно большой по объему роман «Опасные люди», написанный Словоплетом из Телины, был, разумеется, особенно популярен именно в этом городе, где, собственно, и происходит действие, однако он также был широко известен по всей Долине и распространялся в рукописном виде, причем количество копий достигало ста и более. Оценки благодарных читателей, а также критиков всегда были неизменно высоки. Это прекрасный образец романного творчества. Для своей книги я выбрала и перевела его вторую главу, которая, в некотором отношении, является примером принципа, по которому построен и весь роман: речь идет о встрече двух людей, об их взаимозависимости, или об их разрыве друг с другом; а затем судьба одного из них прослеживается до его встречи с другим персонажем, и так далее (подобно тому как повторяется рисунок хейийя-иф). Однако в столь изощренном и мудром произведении, как «Опасные люди», подобная структура воспроизводится отнюдь не механически, хотя ее присутствие и ощущается постоянно. Самым необычным элементом книги является использование Словоплетом различных двусмысленностей, намеков, экивоков и лжесвидетельств — для создания и поддержания ореола таинственности вокруг того, куда же «в действительности» исчезла жена Камедана, с кем и почему.
Обычно я даю имена собственные в переводе; мне кажется это правильным, ибо имена у жителей Долины всегда были значимыми и их значения находили и находят самый живой отклик в восприятии людей. Перевод, однако, может порой придать повествованию фальшивый налет фамильярности, а с другой стороны — вызвать ощущение совершенно ненужной отстраненности. Например, имя Камедан значит «заходить в камыши» или «он заходит в заросли камыша или тростника» — это слишком длинно и чересчур необычно для нашего уха; если уж его переводить, то просто необходимо было бы сократить его до «Камыша» или «Тростника». Итак, при переводе этого единственного отрывка я оставила все имена собственные в их исходной форме, что, быть может, позволит читателю взглянуть по-новому на тех людей и предметы, которые эти имена носили. Между прочим, имя Словоплет на языке кеш звучит как Арравна.
Глава вторая
Сухой сезон был в самом разгаре, стояла жара, и смолка цвела вовсю, готовая через месяц созреть. Однажды ночью, незадолго до полнолуния, малыш из дома Шамши вдруг заговорил в темноте и попросил:
— Мама, убери этот свет! Пожалуйста, мамочка, убери этот свет!
Камедан, не вставая, на четвереньках перебрался через комнату и прижал мальчика к груди, приговаривая:
— Твоя мама скоро вернется, Анютины Глазки. А сейчас спи, пожалуйста.
Он спел ребенку колыбельную, но уснуть тот не мог; Он все смотрел на луну за окном, а потом расплакался и закрыл лицо ладонями. Камедан еще крепче прижал его к себе и почувствовал, как он дрожит. Когда рассвело, мальчик метался в жару, очень ослабел и соображал плохо.
Камедан тогда сказал Шамше:
— По-моему, надо отнести его к Целителям.
— А зачем? — откликнулась Шамша. — Не суетись без толку. Вот он выспится как следует, мой внучок, и лихорадку у него как рукой снимет.
Камедан никогда не умел спорить с ней и, оставив сынишку спящим, отправился в ткацкие мастерские. В то утро они возились с мощным ткацким станком, натягивая десятифутовую основу для парусины, и он работал увлеченно, на какое-то время совсем забыв о ребенке; Но как только с основой было покончено, сразу бросился домой.
У городского Стержня он встретил Модону с луком за плечами, который направлялся на охотничью сторону горы стрелять оленей, и поздоровался:
— А вот и ты, человек из Общества Охотников, здравствуй!
— А вот и ты, Мельник, — ответил ему Модона и продолжал свой пугь, но Камедан сказал ему:
— Послушай, моя жена, Уэтт, вроде бы тоже где-то там, на дикой стороне горы. Я все думаю, может, она заблудилась? Пожалуйста, стреляй поосторожней! — Он знал, что по слухам Модона попадает в упавший с дерева листок на лету. — И еще одно: не мог бы ты громко окликать ее по имени в тех местах, где не будешь выслеживать оленя? Мне все время кажется, что она там разбилась или поранилась и не в состоянии сама добраться домой.
— А я слышал, один человек, что в Унмалин ходил, рассказывал, будто Уэтт там видели, — сказал охотник. — Да они, конечно же, ошиблись.
— Я тоже думаю, что они, наверно, ошиблись, — сказал Камедан. — Может, они просто видели кого-то похожего на Уэтт.
— А есть ли такие женщины, что похожи на Уэтт? — спросил охотник.
Камедан растерялся. Потом сказал:
— Я должен идти домой, сынок у меня заболел.
И поспешил дальше, а Модона тоже пошел своим путем, пряча улыбку.
Малыш лежал в жару, и Камедан очень расстроился. И хотя Шамша сказала ему, что тревожиться не стоит, да и другие обитатели дома говорили то же самое, Камедан все время оставался возле больного. Ближе к ночи температура у мальчика упала, он начал разговаривать, улыбаться и даже немного поел, а потом спокойно уснул. Ночью же-а это как раз была ночь, предшествующая полнолунию, — когда луна заглянула в северо-западное окошко, малыш громко воскликнул: