Игорь подошел. Постучал.
Отозвались почти сразу.
— Чего надо?
Голос был женский. Резкий и звонкий.
— Да я… Меня Игорем зовут.
— И что?
Разговор грозил пойти по тому же сценарию, что со стариком из «девятой».
— Я поговорить хочу. Узнать, что происходит?
— В «девятую» стукнись. Там тебе скажут.
— А пошла ты в задницу, Машка! Дурой ты была, дурой и осталась!
Игорь вздрогнул и обернулся на громкий голос. Успел увидеть, как захлопывается дверь «девятой» квартиры. Хитрый дедок умудрился бесшумно открыть дверь и подначить соседку.
— Ах ты, старый пердун! — яростно заорала тетка из «двенадцатой». — Зараза!
Дед за дверью хрипло захохотал и тут же закашлялся.
— А ты потаскуха старая! — отозвался он, прочистив горло. — Старая, старая! И мужик от тебя ушел! Вот так!
— Я тебе шарики оторву! — вскипела женщина.
— А силенок-то хватит?..
Игорь плюнул и пошел вниз.
— Эй, морячок! Морячок! — ударил в спину крик старика. — Стукни к ней еще, а? Пожрать дам.
— Смотри не подавись… — Женский голос Игорь уже едва расслышал.
Морозов убрался со скандального этажа, вышел из дома и отошел от подъезда. Задрал голову и посмотрел на окна жилых квартир. В одном из окон качнулась целлофановая занавеска. Видимо, кто-то из жильцов следил за происходящим на улице.
— Психи, — пробормотал Игорь и вернулся к скелету трамвайной остановки.
Идти оставалось недолго.
В этом районе обжитые дома встречались все чаще. Людей по- прежнему заметно не было, но следы их присутствия явственно читались. Мусор лежал кучами, а не как попало, многие деревья были срублены, осколки стекла не торчали из рам кривыми зубами. Кто-то пытался, пока еще робко, наводить здесь порядок. Но опасливо, не в открытую. Словно боялся чего-то.
Возле одного из подъездов Игорь увидел висящие на проволоке серые шкурки и с содроганием вспомнил про убитую крысу.
Соваться в чужие дома он больше не рисковал, но чувствовал пристальное внимание к себе. Будто кто-то постоянно наблюдал за ним.
Морозов шел осторожно: не торопясь, но и не скрываясь.
И через два квартала он, наконец, встретил людей…
Игорь остановился.
Трое мужиков, одетых во что попало, стояли посреди улицы. Позы у всех были расслабленные, даже слегка развязные, наполненные той уверенностью, с которой гопники обычно обкладывают свою жертву.
Мужики молча разглядывали Игоря. Он в переговоры вступать не спешил, стараясь угадать, что произойдет дальше.
«Неужели прикурить попросят? — пришла непрошеная мысль. — Жаль, мобильник на пароме остался…»
Первым подал голос тот, что был постарше.
— Ты чей? Откуда тут?
— Я Игорь, — просто ответил Морозов. — А чей — не знаю пока. Я с парома только-только…
— С какого-такого парома? — перебил старший.
— Из Финки.
— Не понял… Это что, паромы, типа, ходят?
— Не знаю. Может, и ходят. Тот, где я очнулся, в пирс уже врос…
— А, ну понятно. Ты, типа, новенький?
— Ребят, — не выдержал Игорь, — я вообще ничего не понимаю. Новенький-старенький… Я к бабе своей иду! Очухался на пароме, кругом черт-те что!
— И чего ты на пароме так и торчал все это время?
— Застрял я там. Потом меня мужик один вытащил да выходил. Я без сознания провалялся…
Морозов вдруг понял, что он не знает точно, сколько пробыл без сознания.
— А бабу твою как звать? — прищурился второй, одетый в старую брезентовую штормовку.
— Ленка Малахова. А что?
Мужики переглянулись.
— А живет она где?
— А вам зачем?
— Надо, раз спрашиваем. Чего, адреса не знаешь?
— Знаю. На Калури она живет. Что дальше-то?
— Ладно, — махнул рукой тот, что был постарше. — Давай, проходи. Только учти: тут у нас, типа, порядок. Если шухер какой подымешь, пеняй на себя. Таких тут не любят. Понятно?
— Понятно, — кивнул Игорь.
— И вот еще что… — Старший нахмурился. — Ты на Калури не ходи. Нет там больше ничего. Одна рухлядь. Если баба твоя жива, то в школе, наверное. Школу-то знаешь тутошнюю?
— Я не местный. Я с Ласнамяэ вообще-то… Так-то территория знаю, в общем и целом. Но где там школа, или еще что… — Морозов пожал плечами.
— Найдешь. Школа большая, сохранилась хорошо. Давай, дуй…
И мужики ушли с дороги, скрылись за домом. Игорь успел подметить, что у каждого за пояс были заткнуты солидные тесаки.
«Местная полиция, что ли?» — подумал Морозов, торопливо двигаясь дальше. В сознание моментально втекло основательно забытое слово «дружинник».
По мере продвижения вглубь района люди стали встречаться все чаще.
Тут сохранилось подобие нормальной жизни. Старики грелись на солнце у заросших подъездов. На растянутых проволоках сушились тряпки: белье — не белье, одежда — не одежда. Окна жилых квартир были либо заделаны наглухо, либо, к удивлению Игоря, сияли вымытыми стеклами. В этом квартале сохранилось много оконных стекол. Дома, в основном, выстояли. У многих уцелела даже крыша, хотя Морозов как-то раз участвовал в капитальном ремонте такой хрущевки и своими глазами видел балки, которые составляли основу крыши. Паршивые были балки, гнилые. С них постоянно сыпалась желтоватая труха.
Дорогу, с оглядкой на общий фон разрухи, можно было назвать чистой. Судя по всему, жильцы самостоятельно убирали территорию, чего здесь не случалось, наверное, с советских времен. Крупных деревьев в неположенных местах почти не осталось: с зеленью тут боролись усердно. Если не обращать внимания на редкие развалины, можно было сказать, что в этом районе город похож на город.
Встречалось немало молодых мужчин. Хмурых, заросших, каких- то… неустроенных. Они сидели небольшими группками на пнях, о чем-то разговаривали вполголоса и замолкали, когда Игорь подходил ближе. Практически у каждого было при себе оружие. Дубины, топоры, ножи. Но ни одного огнестрела. С одной стороны — странно и нелогично: в Эстонии можно было вполне официально купить пистолет. С другой — если все вокруг так обветшало, то и огнестрельное оружие наверняка пришло в негодность.
Люди людьми, общество обществом, а все равно было неуютно. Слишком пристальные взгляды в спину, слишком хмурые взгляды исподлобья в лицо. Тут и в обычное время было не слишком ласково, а сейчас…
Впрочем, Лене тут нравилось. Она говорила, что Игорь слишком предвзято на все смотрит.