- Я поднимаюсь, - опять пообещал Зверь. - Осталось немного. Я принесу избавление себе, тебе, всем! После того, как я выдохну, никто не будет страдать. Придет Смерть. Посмотри же на нее, ужаснись!
И Гольто падал, падал куда-то назад, в бездонную яму. Он видел теперь мертвые пространства, по которым ветер перегонял тучи пыли и песка. Вся суша превратилась в пустыню, а берега мертвых морей покрылись соляной коркой. Юноша твердо, без малейшей надежды на ошибку знал, что не найдет здесь ни травинки, ни насекомого. Только мертвая материя царствовала здесь теперь, теперь и навсегда. Мир после выдоха Зверя принадлежал сам себе, никого не ждал и никуда не спешил. Он мог существовать, мог погибнуть, и не видел в этом никакой разницы.
- Отпусти меня!.. - застонал шерешенец. - Здесь нечем дышать, я умираю!
- Живи еще, - позволил зверь. - Не умирай прежде меня, Гольто. Приходи на берег, если успеешь, ты один говорил со мной. Ты имеешь право стоять ближе всех, когда я вдохну, чтобы выдохнуть.
Могучая воля чудовища разжала стальные пальцы, и Гольто выпал из них прямо к костру, едва не угодив в огонь. Ларимма встрепенулась, ухватила подопечного за ноги и оттащила в сторону.
- Ты куда, негодная женщина? - возмутился спросонок Чиптомака, пристроивший голову на пухлый зад Лариммы, а теперь стукнувшийся ей об утоптанную почву. - Опять за свое, и-эмма?! Вот я сейчас возьму палку...
- Тише ты, облезлый! - отмахнулась женщина. - Видишь, земляк мой во сне опять катается. Надо было его к носилкам привязать.
- А ты к нему не лезь, не лезь! - сонно бормотал старик. - Ишь, привыкла по ночам шляться...
Чиптомака уснул, а Ларимма оттащила юношу к носилкам и как могла примотала ему руки к доскам. Гольто молчал, печально разглядывая волосы своей сиделки. Закончив работу, Ларимма задумалась о чем-то, потом перехватила взгляд шерешенца.
- Нравятся мои волосы? - тихо спросила она.
- Там у тебя жучок ползает, - безразлично отозвался вор.
- Ну и что? - обиделась Ларимма. - У всех ползают!- Да ничего, пусть ползает. Недолго осталось, он тоже умрет. И я умру, и Чиптомака...
- Хорошо бы!
- И ты.
- Типун тебе на язык, дурак больной! - говорить о собственной смерти Ларимма не любила и считала дурной приметой. - Спи, а то будешь меня из-за ерунды, и говоришь всякие гадости!
Она отошла от него, возмущенно фыркая, пихнула ногой Чиптомаку и легла на то же место.
- Ты чего это дерешься-то? - старик едва мог прийти в себя от такой наглости. - Ты чего?!
- Ничего! - злобно ответила Ларимма. - Вот ты с мое за ним поухаживай, за этим придурком седым, а потом чевокай! Клади голову на место и спи, уже вставать скоро, а ты расчевокался!
Чиптомака задумчиво посмотрел на опять оказавшийся перед носом зад Лариммы. Следовало, конечно, хорошенько по нему врезать, но тогда уж не уснуть. Поразмыслив, старик решил перенести наказание на утро, опустил голову и мгновенно захрапел.
Гольто, слышавший весь разговор, даже заплакал от жалости к себе. Скоро все умрут, но каждый жучок, каждая женщина и каждый старик живут себе и ни о чем не подозревают, и только он вынужден каждую ночь ужасаться мертвому миру, умирать, оживать снова и ждать окончательного конца.
- Все из-за амулета! - вслух сказал он. - И зачем я его украл?
- Значит, не из-за амулета, - неожиданно ровным голосом заметил лежавший с открытыми глазами Салакуни. - Все из-за того, что ты вор. От этого все твои неприятности.
- Я больше не буду! - слезы катились и катились из глаз юноши. - Хочу, чтобы все было сном!
- Хоти, - позволил ему гигант. - И попробуй завтра хоть немного идти сам, лучше будешь ночью спать.
Шерешенец еще несколько раз хлюпнул носом, и наконец уснул по настоящему.
1
Хозулуни жили и на северном, и на южном берегах Квилу от Мертвых островов неподалеку от устья до самых Верховий. Многочисленный, шумный народ выращивал злаки, пас коз, охотился в окрестных джунглях и даже ловил рыбу. Несмотря на обилие хищников в лесах, самые большие опасности таились в реке. Крокодилов порой становилось так много, что, согласно одной из песен, распеваемых лэпхо, богатырь Елекеча однажды перебежал с берега на берег по их спинам.
Вообще же Квилу пересекали только самые отчаянные головы - молодые удальцы-рыбари, диковатые охотники с Верховий, да еще вездесущие лэпхо. Эти бездельники с гуолями порой так надоедали, что ни одно селение не желало их принять на ночь, предоставив еду, крышу и женщину. Вот и приходилось странствующим певцам брести к перекатам - в жаркое время года, когда река мелела, или даже воровать лодки. Несколько раз меняли берега и Салакуни, и Чиптомака, чем очень гордились.
Обычные люди жили там, где родились. Отцы оставляли им клочок земли, оставалось только жениться два-три раза, чтобы было кому его обрабатывать. Вечером мужчины собирались под навесами и слушали лэпхо, распивая киншасу. Если же возникали какие-нибудь споры, доходящие часто до убийства, то звали имамов. Жители селений, расположенных ниже по течению на северном берегу, приплывали на больших лодках, которые только они и умели строить, чтобы вершить суд. Такова обязанность имамов, слушаться их - обязанность хозулуни.
Деревушка Карабиглэ ничем не отличалась от своих соседей. Два десятка домиков, окруженных общим забором, поля, расположенные между селением и рекой. Было предвечернее время, когда мужчины скучали, потому что женщины еще не вернулись с поля, а киншаса уже не могла заглушить голода. Лэпхо в эти часы старались не петь - как ни старайся, все равно закидают костями, да еще и бока намнут. Поэтому Вампалака сделал вид, будто порвал все струны, и склонился над гуолем в уголке, прикрыв глаза.
Скоро женщины придут в Карабиглэ, известив об этом мужей песней. Мужчины разойдутся, и можно будет лечь на лавку, немного поспать. Пройдет два-три часа, и все вернутся, сытые, повеселевшие. Они принесут с собой киншасы и закусок, поделятся с певцом. Если Вампалака понравится жителям, то ему дадут на ночь толстую молодую женщину, если нет - костлявую старуху. Лэпхо, которого в три предыдущие селения просто не пустили, потому что там гостили коллеги-соперники, рад был любому варианту.
- Отец! - в покосившиеся ворота ворвался чумазый мальчишка. - Отец, там крабы! Вот такие! - он широко развел руки. - По полю бегают, мамку кажется съели!
- А ты, значит, убежал... - меланхолично произнес его папаша и приложился к бутылке. - А мамку твою, значит, съели...
- Да правда же! - мальчик опять побежал к воротам. - Отсюда, с пригорка все видно! Они сейчас всех пожрут, у них клешни! Раз - и пополам!
Некоторое время никто ничего не говорил, потом все различили донесшийся издалека протяжный женский крик. Мужчины переглянулись. Двое, что помоложе, не спеша встали, поправили набедренные повязки и вышли за ворота.